Объективная реальность - Влад Тарханов

— А вы стали благодаря этому генералом, не так ли?

Он посмотрел на меня грустными, почти что полными слёз глазами и тихо прошептал:

— Да…

Глава двадцать вторая

Не всё решают деньги

Нижняя Австрия. Вальдфиртель. Шпиталь, 1 октября 1932 года

В Шпиталь я приехал на новеньком Maybach DSH (Doppel Sechs Halbe), нет эта машинка сильно уступала майбаховскому двенадцатицилиндровому Цепеллину (Maybach DS7 Zeppelin) и считалась умеренным бюджетным вариантом. Мне сложно сказать, из каких фондов вытащили сей невостребованный шедевр[31], но выглядела она довольно-таки внушительно, особенно на улицах этого австрийского захолустья. Шпиталь — это родина Гитлера, откуда происходит его семья, где хорошо знали и его, и его предков. Основная профессия или даже призвание жителей этого заштатного селения — контрабанда. Особенно этот промысел широко был распространен во времена Австро-Венгерской империи, и с этого тут жили большинство семей. Алоиз Гитлер (отец нашего Адольфика) тоже по молодости лет занимался этим увлекательным делом, но, когда остепенился, понял, что зарабатывать можно так же легко и чуть более легальным способом: он стал таможенником и стал успешно отлавливать контрабандистов, хотя бы потому, что знал, где и кого надо хватать. Самые умные платили ему небольшой, но систематический налог за возможность продолжать вести бизнес и всё было хорошо вплоть до его внезапной кончины.

Пока Мария отлучилась припудрить носик (наша машина остановилась у небольшого придорожного трактира есть несколько минут рассказать, как мне удалось найти компрометирующие фюрера фотографии. Ключевое имя в этом деле некий Максимилиан Ронге, человек. который возглавлял Эвиденцбюро (то есть был начальником военной разведки Австро-Венгерской империи). После падения империи он остался на плаву, занимая не столь приметную должность в генеральной дирекции охраны общественного порядка. Но при этом имел доступ к секретным досье, фактически, отвечал за возвращение в Австрию военнопленных и гражданских интернированных лиц. Презирал и ненавидел национал-социалистов, но и к нынешнему правительству относился с пренебрежением. Одновременно состоял в правой тайной организации, которая готовила военный переворот в стране с целью свержения социал-демократической республики и возможной восстановлении монархии либо введения военной диктатуры.

Он вместе со своим начальником Августом Урбанским фон Остремиц и осуществил фактическое убийство полковника Редля. Главной целью было вывести из-под подозрения Конрада фон Хётцендорфа, который и решился через Редля слить русской разведке реальный план развертывания Австро-венгерской армии. Вся беда была в том, что полковник Редль не захотел быть пешкой, а потому перестраховался и сумел сделать фотокопии документов. Эти бумаги через Гитлера передал (за очень приличное вознаграждение) полковнику Занкевичу, русскому военному агенту в Вене. Надо заметить, что бывший шеф Ронге (а Редль одно время возглавлял Эвиденцбюро и Ронге служил под его началом) поначалу был уверен, что передает дезинформацию. Для него шоком оказалось то, что в руках русских должны были оказаться подлинники! В этом его убедили подлинные подписи очень серьёзных лиц, поэтому для страховки и сделал дубликаты, которые держал у себя на квартире в Праге, где он служил. Имея высоких покровителей Редль не собирался кончать жизнь самоубийством, он был уверен, что его вытащат, но именно Ронге оказался тем самым решительным человеком, который и пристрелил слишком хитрого соперника. Ничего личного — просто борьба двух партий внутри Генерального штаба, и сторонники фельдмаршала Хётцендорфа оказались более радикальными и расторопными.

Да, когда Гитлер пришёл к власти в Германии, он старательно заметал следы, вплоть до того, что на месте его родных селений, того же Шпиталя был развернут самый большой танковый полигон. Великолепный способ обрубить концы сомнительных дел, если они были, конечно же. Интересно, что тоже самое происходило и в самой Австрии — следы истории с полковником Редлем были запутаны и максимально быстро и качественно уничтожены. А Ронге отказался сотрудничать с нацистами и загремел в концлагерь. Вот только не был расстрелян. Почему? Более того, он написал адмиралу Канарису письмо и его выпустили из Дахау. Почти уникальный случай. Он прекрасно пережил войну, сотрудничал с американской оккупационной администрацией, создавал спецслужбы новой Австрии. Вывод напрашивается сам собой — он сумел сохранить компрометирующий материал, причем настолько убойный, что его предпочли освободить, хотя и держали под жёстким контролем.

И вот его было очень сложно убедить отдать документы, которые нас интересовали. Очень волевой, упрямый, мужественный противник. Ронге вызывал у меня искреннее уважение. Но документы были мне нужны. Но даже у такого матерого разведчика, как Макс Ронге есть уязвимые точки. Во-первых, мы взялись за него, когда у Максимилиана начались неприятности из-за его правых убеждений. Противники добились его ухода в отставку. Я знал, что это было бы ненадолго — через год его вновь призовут на службу, такими профессионалами государство не разбрасывается, а если этот специалист сумел припрятать (как он утверждал позже — уничтожить, три раза ха-ха) кучу компромата на высших руководителей страны, то работать надо было быстро и наверняка. Нашего визита Макс не ожидал. Как не ожидал и того, что в наших руках окажутся его родственники, особенно сестры, в которых он души не чаял. Вишенкой на тортике оказалась любовница генерала Ронге, некая Эмма Шорф. Да, он успел сделать генеральскую карьеру. Кстати, у Эммы Шоф была дочка, по всей видимости, от этого самого Ронге. А поскольку оный на Безумного Макса из одноименной франшизы не походил, то он раскололся, точнее, выдал нам те самые фотокопии, которые позволили мне колоть уже дальше того же Занкевича.

Наш визит Максимиллиан воспринял правильным образом — он из Вены исчез. Куда? Вот этого я точно сказать не мог. Но, надо отдать ему должное, когда он понял, что его семье уже ничто не угрожает и мы не собираемся немедленно валить его карьеру, то дал нам один документ, который должен был на политическом пути одного выскочки-ефрейтора поставить жирный крест.

Ах, вот и Мария… Пора. Здесь мы сделали всё, что могли. Мария устало падает на заднее сиденье.

— Я устала, майн либер, ты за руль, прошу.

Я не возражаю. Дело в том, что мой немецкий неплох, но не настолько, чтобы играть роль коренного шваба, а тут надо было втереться в доверие к местным, вот у товарища Остен это получалось так незаметно, естественно, что ценную информацию она добывала как бы походя, раз… и получилось. Поразительная женщина. И еще регулярно подкалывает меня. Обиделась… наверняка обиделась. Но дело делает. Вот не пойму я женщин, ни как класс, ни как единичное существо. Как в одном человеке может уживаться и готовность на самопожертвование, и на подлость, преданность и способность ударить из-за угла,