Вечность в тебе - Аннэ Фрейтаг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я… я не знаю.
Его взгляд изучает меня несколько бесконечных секунд.
– Конечно, хочу, – произносит он. – Но вопрос в том, чего хочешь ты.
Мы смотрим друг на друга взглядами, мечущимися то влево, то вправо. В моей голове роятся три тысячи мыслей одновременно, когда я говорю:
– Я тоже этого хочу. Но не сейчас.
– Окей, – говорит он.
– Окей? – спрашиваю я.
– Да. – Пауза. Джейкоб усмехается и шепотом добавляет: – Но это же не относится к поцелуям, правда?
Джейкоб
Мы лежим на пристани бок о бок и смотрим в небо. Мои губы еще теплые после нашего поцелуя. Я мог бы целовать ее все время. И слушать ее. Говорить с ней. Все сразу.
– Расскажи мне о сне, – прошу я.
– Там особо не о чем рассказывать, – говорит Луиза. – Я всегда в одном и том же месте, стоит ночь, небо тусклое и темно-синее. – Я смотрю на нее. Лунный свет освещает кончик ее носа. – Я словно прихожу туда, чтобы встретиться со своим братом, – продолжает она. – Будто у нас назначена встреча. – Она делает паузу и добавляет: – Но в прошлый раз он не пришел.
– Может быть, ты просто проснулась до того, как он появился?
– Нет. Я сидела у пруда и знала, что он не придет.
– А что произошло потом?
– Я легла на лужайку и посмотрела в ночное небо, – она поворачивается ко мне. – Кто ты по знаку зодиака? – спрашивает она.
– Рак, – отвечаю я.
Она недоверчиво смотрит на меня.
– Что? Это плохой знак?
Она садится и качает головой.
– Нет, не плохой.
– Но? – спрашиваю я и тоже сажусь.
– В моем сне небо было похоже на глубокое черное озеро с гладкой поверхностью. Будто оно – вселенная и одновременно океан. Повсюду были звезды. В какой-то момент заколыхались небольшие волны, словно что-то рассекало воду. – Я смотрю на нее, и мне кажется, что она прямо видит то, о чем говорит мне. Ее взгляд устремлен в пустоту. – А потом я увидела… маленькую лодку, гребущую по небу… – она сглатывает. – Я думаю, мой брат скоро окажется на другой стороне. Думаю, что писем осталось немного.
– Ты не можешь этого знать, – говорю я, чтобы сказать хоть что-то.
– Нет, знаю, – отвечает она. – Я знаю это так же точно, как во сне, когда была уверена, что Кристофер не придет.
Мы молчим. Луиза смотрит на черный канал, протекающий мимо нас, а я наблюдаю за ней.
– А при чем здесь знаки зодиака? – спрашиваю я.
– Небо было усыпано созвездиями, – говорит она, глядя на меня, – но три из них были ярче всех остальных. Я вообще не разбираюсь в астрологии, но откуда-то знала, какие это были знаки.
– И что это были за созвездия? – спрашиваю я.
– Водолей, Рыбы и Рак, – говорит она. – Кристофер был Водолеем, я – Рыбы. – Она делает паузу. – А ты – Рак.
Луиза
Холодает. Мы берем в гостиной еще несколько одеял и подушек и строим на пристани лагерь. Когда мы закончим, это будет что-то вроде птичьего гнезда из пуха. Вокруг нас мерцают чайные свечи, и их пламя колышется на ветру. Пачка от чипсов пуста, теперь мы едим мармеладных мишек.
– А чем ты хочешь заниматься в будущем? – спрашиваю я.
Джейкоб усмехается.
– Ты имеешь в виду, когда вырасту?
– Да, когда вырастешь, – я наклоняю голову.
– Честно говоря, я не знаю. Не могу придумать что-то, чем хотел бы заниматься всю свою жизнь.
– Для меня это удивительно, – говорю я.
– Почему? – спрашивает он.
– Ну, ты ведь так любишь готовить. Я была уверена, что ты хочешь заниматься чем-то, связанным с этим.
– Нет, – непривычно холодно отвечает он. – Не хочу.
– Могу я спросить почему?
Джейкоб изучает меня взглядом. Он берет зеленого мармеладного мишку большим и указательным пальцами, а потом говорит:
– Мой отец повар.
– Так, – отвечаю я. – И это проблема, потому что?..
– Потому что я не хочу иметь с ним ничего общего, – говорит Джейкоб. – Совершенно ничего.
– Это будет сложно. Я имею в виду: он ведь твой отец.
Джейкоб отрывает мармеладному мишке голову:
– Мой отец просто сволочь.
– Но ты ведь не такой.
Он поднимает взгляд.
– А ты уверена в этом?
Я киваю.
– Может быть, я не знаю многих вещей, но это знаю. – Несколько секунд слышно только журчание воды, а потом я спрашиваю: – А ты еще общаешься с ним? – Несмотря на слабый свет, я различаю, как напрягаются мышцы челюсти Джейкоба. Его взгляд свидетельствует о том, что он не хочет говорить об этом. – Ты как-то упоминал, что он ушел сразу после твоего рождения, но… – я не заканчиваю фразу и позволяю ей повиснуть между нами.
– Я никогда не знал своего отца. Мы не встречались, – коротко отвечает Джейкоб. – О том, что он повар, мне сказала мать. Что у него в Берлине есть ресторан. Я там никогда не был. И нет, он никогда не искал меня, если таким был твой следующий вопрос.
– Хочешь поговорить о чем-нибудь другом? – спрашиваю я.
– Да нет, просто тут особо не о чем говорить. Моя мать забеременела, отец не хотел ребенка и ушел. Вот и вся история.
– А твоя мать? – спрашиваю я.
– А что моя мать? – напряженно спрашивает Джейкоб.
– Она живет в Мюнхене?
– В Дахау, – говорит он, улыбаясь вынужденной улыбкой. – А ты? – меняет он тему. – Чем хочешь заниматься ты?
Мне хочется узнать больше, спросить о чем-то еще, но холод в его глазах говорит о том, что больше просто невозможно. Что любой следующий вопрос расцарапает корку на заживающей ране, и открывшееся кровотечение будет трудно остановить. Джейкоб сидит прямо напротив, его колено касается моего, и все же он бесконечно далек.
– Понятия не имею, – наконец говорю я. – С тех пор как Кристофер покончил с собой, я почти не задумывалась о дальнейшей жизни. Какой в этом смысл? В смысле, все равно ведь неизвестно, сколько тебе отведено времени.
– Значит, ты из тех людей, кто следует девизу carpe diem?[19]
Я не знаю, серьезно он говорит, или это сарказм, поэтому воспринимаю его вопрос серьезно.
– Нет, совсем нет. Если бы каждый проживал каждый день так, будто он последний, то кругом был бы один лишь хаос. – Я делаю паузу. – Но это не значит, что постоянное планирование может в чем-то помочь.