Красное небо. Невыдуманные истории о земле, огне и человеке летающем - Василий Олегович Авченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
27 сентября инчхонская и пусанская группировки соединились, на следующий день силы ООН вошли в Сеул. Северяне отступали, попадали в окружения, почти полностью лишились танков и артиллерии.
Американские генералы задумались, что делать дальше: ограничиться вытеснением северян за 38-ю параллель или идти вперёд. Одно дело – отразить агрессию, другое – перейти границы в обоих смыслах этого слова и вторгнуться в зону интересов Москвы. К тому же Британия проявляла осторожность, боясь, что вторжение в КНДР вызовет вмешательство Пекина, а оно, в свою очередь, может привести к потере английской колонии – Гонконга…
Блэр: «Ситуация предоставляла администрации уникальную возможность нанести коммунизму и Сталину сильный удар. Впервые за всё время “холодной войны” государство-сателлит было бы освобождено из-под влияния Москвы. Освобождение значительно бы снизило влияние СССР на Дальнем Востоке и во всём мире… Однако среди администрации нашлись и несогласные с этим мнением… Эти эксперты утверждали, что… Сталин не будет спокойно сидеть, глядя на это. Скорее всего, в войну немедленно вступили бы советские войска или войска Китая под руководством Москвы. Поэтому они настаивали на том, что американские войска следовало остановить на 38-й параллели».
И всё-таки Трумэн решился, да и Ли Сын Ман рвался вперёд. В США решили, что Москва не рискнёт начать глобальную войну, а Мао, меньше года правивший объединённым Китаем, слишком загружен внутренними проблемами. 7 октября по линии ООН было принято решение одобрить расширение военных действий за пределы 38-й параллели. Речь шла не только о военном разгроме северян, но и о демонтаже политического режима КНДР.
Южнокорейцы перешли 38-ю параллель ещё за неделю до этого решения. «Этот выдающийся бросок сделал все дебаты о переходе параллели бессмысленными. Однако Вашингтон и Токио продолжали вести дипломатические игры», – пишет Блэр.
Фактически ключевые решения принимались Штатами, причём было два центра силы – политический в лице Трумэна и военный в лице не в меру самостоятельного Макартура. Уже потом эти решения оформлялись через ООН как позиция мирового сообщества, хотя едва ли в данном случае можно было считать ООН субъектом.
На вторжение в КНДР резко отреагировал китайский премьер Чжоу Эньлай, заявив, что, если любые силы ООН, кроме армии Республики Корея, перейдут 38-ю параллель, к войне подключится Китай, не связанный членством в ООН. Это потом в анекдоты войдёт «последнее китайское предупреждение». В данном случае была уместнее другая формулировка: «пацан сказал – пацан сделал». Но Вашингтон тогда ещё сомневался: не блеф, не шантаж ли это?
Советское правительство эвакуировало семьи дипломатов, персонал и имущество авиационных комендатур и военно-морской базы в Чхонджине. Посольство перевели в более безопасный район – к китайской границе. Дипломат Виктор Тарасов вспоминал: «В ночь на 10 октября сотрудники посольства покинули Пхеньян на легковых и грузовых машинах. Двигались медленно: мешали темнота и частые воздушные налёты. За первую ночь прошли всего 60 километров и лишь к утру, после второй, более спокойной ночи, достигли города Синыйджу. Здесь кончалась корейская земля, а за пограничной рекой Ялуцзян простирался Китай».
Там, за рекой, СССР на всякий случай сосредоточивал армейские подразделения. Тем временем северяне продолжали отступать. 23 октября пал Пхеньян, превращённый бомбардировками в руины. Блэр приводит сцену, запомнившуюся одному из американских солдат при занятии Пхеньяна: «На земле сидело более тысячи северокорейских военнопленных. Они сидели в рядах по 50 человек с руками, заведёнными за голову. Напротив этой толпы за столами сидели южнокорейские офицеры… Офицеры и сержанты Армии Республики Корея ходили между рядами пленных, непрестанно избивая и пиная их. С одной стороны несколько северных корейцев висело на вколоченных в землю столбах. Этих людей казнили и оставили их трупы жариться на солнце».
К концу октября 1950 года войска ООН вышли на подступы к границам Китая и СССР. Армия Ким Ир Сена находилась на грани краха. Уже в ноябре снимут с должностей советского посла Штыкова и главного военного советника Васильева за «грубые просчёты в работе» – видимо, за то, что они не предугадали такого развития событий.
Макартуру запретили пересекать границу Кореи с СССР и Китаем, рекомендовали использовать в приграничных районах только силы южнокорейской армии. Трумэн осторожничал, не желая демонстрировать американское присутствие у советских рубежей, подобно тому как Сталин предпочитал, чтобы Корею объединили и коммунизировали сами корейцы, в крайнем случае при помощи китайцев. Эти события интересны в контексте появившегося гораздо позже термина «прокси-война», когда воюют одни, а за ними стоят другие.
Помощь из-за речки
Третий этап войны (25 октября 1950 года – 9 июля 1951 года) отмечен вступлением в неё Китая.
Когда 15 октября Трумэн и Макартур впервые встретились лично, генерал сказал президенту, что «в Корее уже одержана полная победа», а «шансы на вмешательство Китая невелики». Ни Макартур, ни Трумэн не знали, что ровно в эти дни подразделения китайской армии начали переход реки Ялу. Дипломат Тарасов вспоминал: «Её (реки. – В. А.) коричневатые воды неслись к океану. Неожиданно заметили странное движение: по мосту в нашу сторону потянулась вереница носильщиков. Китайские молодые ребята, одетые в защитного цвета армейскую одежду, несли на коромыслах так, как у нас носят воду, продовольствие и военное снаряжение. Это были первые добровольцы».
Как в начале ХХ века многие не верили, что Япония способна биться с европейскими державами и даже побеждать, так теперь мало кто верил в боеспособность китайских войск, несмотря на накопленный ими опыт и советское оружие. Помнились события 1920-х, многолетняя смута и разброд, армия, в которой было немало бывших хунхузов – разбойников, а солдаты не умели даже ухаживать за винтовками. Китайская армия тогда напоминала сброд проходимцев, готовых грабить даже своих. Командир кавалерийской бригады, участник боёв на КВЖД в 1929 году, будущий маршал Рокоссовский писал: «китпехотинец» вынослив, неприхотлив, упорен в обороне, но «очень плохо обучен», стреляет не целясь, порой упирая приклад в живот. Правда, по итогам того же конфликта на КВЖД военачальник и военный теоретик Владимир Грендаль заявил: «Взгляд на китайскую армию как на армию малобоеспособную необходимо изменить». Но ещё и в 1941 году военный советник в Китае Василий Чуйков, будущий герой Сталинграда и Берлина, отмечал: в китайской армии каждый командир слушает только себя и считает свой пост средством личного обогащения, уровень боевой подготовки непозволительно низок.
Однако десятилетия прошли не впустую. Китайцы имели многолетний опыт гражданской войны и борьбы против
