Она написала любовь - Тереза Тур

«Эрик! — мысленно кричала она. — Эрик!!!»

— Гав!

— Гав! Гав! Гав!

Помогли Грон и Эльза. Дверь открылась, и она упала в объятия мужчины.

— Агата! Агата, что с вами?

Вдруг все закончилось. Она снова почувствовала руки и ноги, вернулись голос и… решимость.

Она смотрела на барона до тех пор, пока его личина не исчезла. Обвила руки вокруг шеи. Подставила лицо.

Настоящий мужчина не раздумывает. Настоящий мужчина действует.

Бывший канцлер его величества, артефактор, барон Эрик фон Гиндельберг никогда в своей жизни не был так счастлив.

Они лежали, обнявшись, боясь пошевелиться.

Эрик гладил женщину по спине и морщился. Ее волосы щекотали…

— Апчхи!

— Ха-ха-ха…

— Тсссс! Тихо, любимая…

— Ты простудился! Я заварила чай, но он, наверное, уже остыл. Мы… заснули?

— Не помню…

— А что ты помнишь?

— Счастье… А ты?

— Я тоже… Что это? Ты слышишь?

В дверь гостевой комнаты постучали. Потом еще и еще.

— Агата! Агата, что происходит?

Людвиг фон Лингер барабанил в дверь, то и дело с опаской оглядываясь на двух собак. Псы сидели рядом и буквально буравили его блестящими глазами.

«Слушай, дружище… Ты проиграл. Шел бы ты отсюда, а?» — Грон тяжело вздохнул и лег на пол.

«Какая бестактность! Вы же видите, вам не открывают! Неприлично проявлять такую настойчивость». — Эльза негромко рыкнула.

— Агата! Агата! Ты одна? Открой же! Агата!

— Как ты думаешь, он уйдет? — Барон потянулся за поцелуем.

— Вряд ли… Что будем делать?

— А что бы сделала твоя героиня?

— Сбежала.

— Готова?

— Что?

— Сбежать?

— А… как?

— Одевайся! Только тихо…

Они бесшумно оделись, вздрагивая от стука в дверь и криков. К Людвигу присоединилась фрау Берта, Ульрих пытался что-то им объяснить, стараясь перекричать звонкий собачий лай.

Когда все было готово, барон достал блестящую пластину, нажал несколько кнопок.

— Майер! Лестницу к моей комнате. Мобиль. И отвлеките всех. Отступление должно пройти незаметно.

Взрыв! Дом не вздрогнул, как в прошлый раз, но хлопок был громким. Вопли. Собачий лай… Солдаты с криками:

— Пожар! Пожалуйста, все выйдите во двор! Ради вашей же безопасности!

— Пошли! — Эрик схватил ее за руку и потащил к окну.

— Подожди! Что это? Там же…

— Это обычная дымовая шашка. Чтобы отвлечь внимание. У нас мало времени. Лингер — военный. Он быстро догадается.

Она никогда в жизни не спускалась по приставной лестнице со второго этажа! Страшно… Ветер. Высоко!

Они прыгнули в мобиль. Какая скорость! Так, наверное, несутся только тогда, когда ловят преступников…

— Куда мы едем?

— К морю.

— Почему?

— А ты не хочешь?

— Хочу!

— Ну вот… Поэтому и едем!

Море…

Больше всего он любил его именно в это время года. Стальное, грозное, холодное. С мокрым твердым песком, пустынными пляжами, пронизывающим ветром.

Конечно, летом море другое. Синее, песок золотой, солнце светит, тепло…

Наверное, женщины больше любят разгар сезона. Корзинки с фруктами, мороженое, соломенные шляпки в цветах. Но свою… Свою! Уже два часа как СВОЮ женщину он почему-то представить в этом образе не мог…

Дул сильный ветер, пробирающий до костей. Эрик нашел в мобиле свое пальто и отдал его Агате.

Она стояла на огромном плоском валуне, в опасной близости от края, раскинув руки и улыбаясь в жемчужное небо. Длинные рукава и развевающийся подол делали ее похожей на ребенка. Маленькая веснушчатая девочка. Его девочка…

— Эрик! Эрииик!!! Иди сюда! Посмотри! Посмотри, какая красота! Как же я люблю море… зимой!

— Агата… — Счастливый, он обнял ее со спины, прижал к себе.

Конечно, она не будет сидеть в шляпке с цветами среди отдыхающих, жалуясь на нестерпимую жару. Она побежит прямо в воду — плавать на спине, подставив лицо солнцу. А оно оранжевой кистью нарисует новые веснушки, от которых баронесса фон Гиндельберг станет милее прежнего…

Женщина извернулась под его руками, забавно и очень явно подставив губы для поцелуя.

— Ветер. — Мужчина с сожалением провел кончиками пальцев по соблазнительным губам. — Потрескаются.

Агата рассмеялась:

— Ты такой правильный.

Он лишь пожал плечами:

— Послушай… вот мы с тобой сейчас…

— Тссс, — она прижала свою ледяную ладошку к его губам, — не надо, Эрик… Пожалуйста, не говори ни о чем! Я счастлива. И я ни о чем не жалею!

— А руки почему такие холодные! — Он закутал хрупкую фигурку поплотнее в пальто и стал растирать ледяные покрасневшие пальчики. — И нос! Нос — почему такой холодный?!

Эрик вспомнил неуемную жадность губ, словно ее никто никогда не целовал… Трепетную нежность рук, запрокинутое лицо, счастливые глаза… И сердце сжалось.

Любить! Любить каждый день, до тех пор пока она не согреется, пока не привыкнет к тому, что так будет всегда. Нельзя, невозможно, немыслимо по-другому!

— Агата, я так хочу…

— И я хочу! К тебе…

— Твой муж…

— Эрик, я не шутила, когда говорила следователю Майнцу еще при первой беседе — что буду подавать прошение о разводе.

— Ну… хорошо.

— Он предал меня.

— Ты… не думай о нем…

— Эрик! Нет… Ты же не сделаешь ничего…

— Послушай… То, что я сделаю или не сделаю, — это не должно тебя волновать. Просто… не думай. Он больше не помешает.

Маленькая женщина решительно вывернулась из объятий и рассерженно посмотрела на господина барона:

— Я должна знать!

— Давай договоримся вот о чем. Будущая баронесса фон Гиндельберг знает ровно столько, сколько необходимо для ее благополучия и душевного равновесия.

— Ах… так?!

— И никак иначе. Ты не замерзла?

— А как же… равноправие, партнерство? Любимый человек должен быть мне другом…

— А я твой друг…

— Он должен считаться с моим мнением!