Женское счастье - Наталья Никишина

— Ты садись, Вер. Миша, налей Вере чаю! — не отрываясь от происходящей на экране резни, скучно сказала тетка Дарья.

Вера деликатно глотнула спитого чаю без сахара. Потом вопрошающе глянула на Мишку, с которым была весьма близко знакома. Тот кивнул на мамашу и выразительно провел красной ладонью по горлу. Вера поняла, что в семействе состоялся конфликт и два рубля ей не светят. Но все же попыталась неубедительно что-то выцыганить.

— Нет. И не проси. Нет и нет. Ты, Верочка, знаешь, я живу на свои, на кровные. А некоторые рады до чужого добра, пропить, прогулять!

Верочка, выслушав отповедь, поднялась и, уже выходя, услышала:

— Миш, а кто это — рэкетиры? Дружинники, что ль?

— Дружинники, мать, они самые, — заржал Михаил.

Верочка вышла на улицу, в пасмурный неяркий свет, и поняла, что дело плохо. Сердце прямо заходилось тоской, и надо было найти хоть кого-нибудь. Верочка машинально побрела к «деревянному». Конечно, она знала, что кучка местных алкашей у магазина уже не собирается. Среди сильно пьющих, как и среди остальной, меньшей, части народонаселения, произошло резкое расслоение. Одни продали квартиры и, пропив денежки, сгинули куда-то, а другие, не трезвея, сделались нехорошо зажиточны. Они носили теперь дорогую одежду с чужого плеча и пили у себя дома. Пока Верочка жила с Вовкой, он тоже как-то все устраивал. Приводил старых корешей, те приносили с собой всякие импортные закуски.

Правда, Верочка их побаивалась и сидела во время этих пьянок молча, хотя обычно во хмелю была весела и бедова и любила спеть что-нибудь из репертуара Пугачевой. Вовка же, когда напивался, орал на Веру: «Я тебя, как ту Муму!», что говорило о его образованности. Но никогда руки не распускал и даже дарил к случаю какой-нибудь пустяк вроде помады. Два месяца назад ее сожитель и собутыльник неожиданно исчез. Верочка пошла его искать через милицию. Но ментов она боялась еще больше, чем Вовкиных корешей, и, постояв на площади перед райотделом, побрела обратно, так и не войдя в страшное здание. Вовки никто не хватился, и Вера уже привыкла думать, что ничего плохого с ним не случилось, а просто он уехал к своей мамаше в деревню. Молоденький участковый, который иногда заходил к Вере для воспитательной беседы, сказал, что теперь без дурного влияния она возьмется за ум. Участковый звал ее Вера Ивановна и краснел ушами. Верочка тоже краснела. От стыда.

Весна в этот год стояла поздняя, и, хотя апрельское тепло уже шло откуда-то с огородов и палисадников, зелень на деревьях еще не появилась и в воздухе чувствовался привкус снега. Верочкины резиновые сапожки совсем не грели, но зато были хорошенькие, белые, а издали даже было непонятно, что не кожаные. Вещей хороших у Веры почти не осталось. Свои она давно загнала за бесценок и носила все мамино, что еще сохранилось в шкафу. Собранные мамой отрезы давно уже перекочевали в гардероб к тетке Дарье. К ней же отправились четыре пуховые подушки и справное, стеганное голубым шелком одеяло.

Хотя все наряды были давно проданы, а новых Верочка, конечно, не покупала, ходила она чисто. Колготы штопала, белье кипятила до белизны. Волосы с вечера завивала на бигуди, губы подкрашивала. Вообще-то, Верочка не чувствовала, что она алкоголичка. Просто ей казалось, что у нее полоса неприятностей, связанных с внезапной гибелью родителей, и что ужас, открывшийся ей пять лет назад и с тех пор вяло и неотступно присутствующий поблизости, вскоре рассеется. И тогда она оклемается, отдышится, и все у нее пойдет правильным порядком. А пока ей надо выпить маленько, чтобы душа не разрывалась.

Только человек, не погружавшийся никогда в глубины русского пьянства, думает, что наши отечественные алкоголики ведут серый и однообразный образ жизни. О нет, эта жизнь насыщена такими красками и тонами, что трезвому и не снились. Испепеляющие, с удалью и горечью романы, стремление к взаимопониманию, проникновение в тайны бытия, а главное — уютная отгороженность от неприглядной жизни сопутствуют пьющему и заменяют ему социальный статус.

Впрочем, Верочка никакой философской сложности в данный момент в голове не разводила. Она петляла и рыскала, задерживаясь подолгу возле ларьков, сделала несколько кругов по пустынному скверику. В ее душе начинало зреть трагическое решение: взять на рубль стакан бормотухи на розлив.

Но это был бы конец. Недолгая отсрочка и мучительное ожидание понедельника, когда можно будет сшибить что-то на работе. Там Верочку до сих пор держали из-за ее редкостной безответности и потому, что контору она вымывала так, что все, от пепельниц до окон, сияло чистотой.

Верочка убыстряла и убыстряла шаг. День надвигался и ужасал ее конкретностью и грубой сущностью. Наконец Вера решила идти в гастроном, где давали на розлив. Себе в утешение она придумала, что уж там-то обязательно попадется кто-нибудь, кто даст ей выпить. Возле гастронома было пустынно, миновали времена веселых очередей. Верочка поняла, что никого из приятелей она не встретит, но предвкушение стакана с кислой красной жидкостью уже горячило ее и заставляло забыть на время все сегодняшние мытарства.

Входя в магазин, она почти наткнулась на бабку, которая сидела прямо на ступеньках. Рядом стоял большой бидон с какими-то ветками. Вера невольно приостановилась, и бабка протянула ей пучок верб. Да нет, это были даже не вербы с гладкой красной корой и белоснежными барашками — эти веточки были серые, и пушки на них тоже были серые, невзрачные. Вера машинально взяла вязаночку. И вместо того чтобы отдать обратно, вдруг погладила пальцем влажную зеленоватую кожицу. Потом посмотрела вниз, на вытертый вязаный старухин платок, на седые, выбившиеся из-под него волосы и блеклые голубые глаза.

Что-то родное мелькнуло в этом облике, и, пытаясь сердобольностью закрыться от острой, непереносимой боли, Вера протянула старухе рубль. Та всполошилась и кинулась искать сдачу в крохотном узелке носового платка. Вера уже поняла, что делает кошмарную глупость, что отдает единственную возможность как-то забыться хоть на час-другой… Но, как и большая часть русских — миллионеров или алкашей, подлецов или праведников, — Вера не умела останавливаться ни в хорошем, ни в плохом.

— Не надо, бабушка, возьмите себе все!

— Да здесь много, доча!

— Свечку за меня поставьте…

Старуха посмотрела на Веру задумчиво и как-то радостно и сказала:

— Поставлю. Вот завтра к празднику и поставлю. Вербная, чай, завтра. А ты не пей больше, доча, нехорошо.

В пустом доме Вера включила погромче радио, поставила вербу в банку, а сама, не раздеваясь, легла в кровать. Ее знобило и ломало, зуб на зуб не попадал, сердце то стучало возле горла, то пропадало вовсе. Так она пролежала до ночи и только все пила воду из-под крана. И совсем уж собралась постучать к тетке Дарье и попросить Христа ради стаканчик, да вдруг заснула. Снилась ей то ли покойная мама, то ли давешняя бабка, которая растапливала в доме печь, и от этой печки шел густой и ровный жар, который заполнял все у Верочки внутри и гладил ее нежно снаружи. С этим ощущением горячего и легкого касания она и проснулась.