Избранник Небес - Алек Кадеш

Лагерь археологов

Ужин прошел в непринужденной обстановке. За вечер было выпито изрядное количество «Джонни Уокера», поэтому пора было расходиться по «домам». Поблагодарив хозяина местного импровизированного ресторанчика, ученые вышли наружу в объятия теплой летней ночи, хорошо освещенной повисшей низко над головами луной и яркими крупными звездами.

— Странно, но когда я сюда летела, то думала, что здесь постоянно дует горячий пустынный ветер и всепроникающая пыль скрипит на зубах, забивается в нос, режет глаза, но ничего подобного я не наблюдаю. Вокруг нас мир прекрасен, и в воздухе витает необъяснимое чувство радостного волнения из-за предстоящей встречи с чем-то таинственным! Не правда ли романтично, доктор Майлз? Взгляните на эти горы, освещенные искрящейся звездной пылью. Оглянитесь вокруг, вдохните полной грудью, и вы почувствуете, как жизнь забьет внутри вас ключом! — восторженно воскликнула Марта, приподняв вверх руки и кружась впереди медленно плетущихся коллег.

Пирсон и Майлз поддерживали с обеих сторон профессора, который после каждых двух-трех шагов спотыкался и норовил упасть. Выпуклые линзы его очков блеснули в лунном свете, когда он приподнял голову и, рассмеявшись охрипшим от виски голосом, сказал:

— «Подними очи и взгляни на облако, и на свет в нем, и на звезды вокруг него. Звезда путеводная — твоя звезда»![66] Вы, милочка моя, говорите словами Иисуса, когда он выписывал вексель Иуде на космическое царство. Это же очень по-нашему, по-еврейски — выписывать векселя.

Переведя взгляд на Майлза, он улыбнулся и добавил:

— Может, после вдохновенной речи этой красавицы в вас и забьет жизнь ключом, а во мне ключом вот-вот забьет весь выпитый виски, мистер «бутылка водки на сорок персон». Если вы, конечно, не возражаете, с сегодняшнего дня я буду называть вас не «мистер Майлз», а мистер «бутылка водки на сорок персон». Вы же ни в одном глазу, в то время как я скоро начну петь любимую песенку хасидов «Семь-сорок»! — возмутился профессор.

— Держитесь, еще пару шагов, и я вам колыбельную спою на ночь, — заплетающимся языком сказал Пирсон.

— Какую еще, к черту, колыбельную? Лучше спойте мне «Семь-сорок», а я взамен обещаю, что не буду храпеть.

— Заметано, по рукам! А то у меня от ваших ночных серенад скоро наступит хроническое недосыпание.

Пытаясь вспомнить мелодию, Брайан начал напевать ее себе под нос, как вдруг удивленно воскликнул:

— Но в ней же нет слов! Я не помню, чтобы кроме скрипки там еще что-то было. Как же мне ее спеть?

— Вы должны глубоко проникнуться смыслом самой мелодии и петь ее своим сердцем. Слова не нужны настоящему маэстро! — резко проведя рукой в воздухе в свойственной всем пьяным в стельку манере, категорично отрезал Штейман.

Пирсон смотрел на профессора абсолютно тупым, ничего не выражающим взглядом, явно не понимая, что он имеет в виду.

— Ох уж эта мне молодежь, всему нужно учить! Слушайте и запоминайте, пока я жив, а то умру, и будете просить соседа, чтобы он вам лампочку в люстру вкрутил — так, когда мне было девять лет, говорил мне мой дед, старый, но очень даже энергичный Исаак Штейман, полюбивший в свои семьдесят частенько захаживать к молодым дамам. И дамы, между прочим, никогда с него денег не брали. Будучи главной скрипкой Венского симфонического оркестра, он всегда дарил им цветы, и у него в петлице пиджака тоже всегда была такая маленькая бордовая розочка.

Марта и Шон, боясь помешать профессору войти в образ, едва сдерживались, чтобы не рассмеяться. Немного наклонившись вперед, он приподнял руки и застыл в задумчивой позе заправского оперного певца перед воображаемой публикой в зале.

— Нет, не могу сосредоточиться. Это вы во всем виноваты, Брайан! Вы пьете виски с азартом, как молодой конь, а я вдвое старше вас. Разве мне под силу за вами угнаться? К тому же, с моей язвой, могли бы пожалеть старика и не подливать так часто.

— У меня были самые благородные намерения, поскольку я уважаю вас, как никто другой. А в наше время карьерного роста искреннее уважение к своему наставнику уже выглядит в глазах молодого поколения чуть ли не какой-то патологической странностью, — оправдывался Пирсон.

— Когда-то в молодости я мог выпить литр виски, а утром встать как ни в чем не бывало. Но сейчас почки, печень и давление дают о себе знать.

— Народная ирландская мудрость гласит, что если в голову забралась какая-то дурь, как это и начало происходить с вашими голосами и тенями, то надо немедленно выбить ее ударной дозой виски, пока она не выбила вас из седла. Вы сегодня будете спать как убитый, и никакие демоны и прочие кошмарные бредни больше не будут вас беспокоить как минимум месяц. Потом, где-то через месяц, процедуру в целях профилактики рекомендуется повторить, — выдвинул свою «научную» теорию Пирсон, который из последних сил пытался идти ровно.

Доктор Майлз, в отличие от него, не смешивал вино с виски и держался на ногах вполне уверенно. Он крепко сжал локоть Штеймана и уже собрался взойти на металлические ступени вагончика, чтобы помочь Брайану втянуть профессора внутрь, как вдруг его внимание привлекло какое-то движение.

Шон присмотрелся и замер от изумления. На него пристально смотрело крупное волосатое существо явно выше двух метров. Его глаза в густом ночном мраке тускло мерцали красным огнем. Расстояние между ними составляло около десяти метров, но по желтым отблескам Майлз все же догадался, что у волосатой гориллы на запястьях и голенях красовались золотые браслеты.

Развернувшись, тварь угрожающе зарычала и уверенно направилась прямо на тень, мелькнувшую в самом конце соседнего вагончика. Несколько негромких хлопков, следующих один за другим, донеслись до ушей ученых, и теперь уже Марта вместе с Шоном смотрела на демона, который упрямо приближался к намеченной цели, едва вздрагивая после каждого выстрела. По характерным глухим хлопкам, которых Майлз насчитал не менее пятнадцати, было понятно, что стреляли из пистолета с глушителем, но, судя по тому, как тварь уверенно продолжала продвигаться вперед, пули не причиняли ей ощутимого вреда.

Ночь была безветренной, и луна светила ярко, так что, когда темный силуэт, отбрасывающий тень, отделился от вагончика, Майлз сразу же узнал в нем Трейтона, который хладнокровно перезарядил пистолет и выпустил в тварь еще одну обойму. Свинцовый дождь нещадно разрывал мускулистую плоть, однако для демона, по всей видимости, он был не больнее комариных укусов. Понемногу отступая назад, Трейтон зацепился за стальную растяжку телескопической антенны передвижной радиостанции и упал на спину. У него уже не оставалось времени еще раз перезарядить пистолет. Он выпустил его из рук и, согнув колено, достал из кобуры прикрепленной к ноге «Смит и Вессон» 38-го калибра. Прицелившись в озлобленную морду демона, Трейтон дождался наиболее удобного момента, когда тварь склонилась над ним, и хладнокровно нажал несколько раз на курок.

Черная зловонная слизь брызнула во все стороны. Все пули поразили цель, превратив голову монстра в бесформенное месиво. От громких выстрелов залаяли дремавшие в лагере собаки, но, услышав рев демонической твари, лишь жалобно заскулили, поджав от страха хвосты.