Холодные близнецы - С. Тремейн

Почему Энгус тогда задержался у Имоджин допоздна?

Здесь есть некая система. Но в чем она выражена? Такое чувство, что я смотрю на объемную картинку, мне надо лишь расслабиться, и я догадаюсь, что на самом деле нарисовано.

Чинно положив голову на руки, я медленно расфокусирую зрение и рассеянно обвожу глазами комнату. Спустя некоторое время я понимаю, что таращусь на заветный Энгусов комод. Один из немногих предметов мебели, который приехал с нами из Лондона.

Комод принадлежал ему еще до того, как мы поженились. Подарок от бабушки, старинный викторианский шотландский «сундук». Ящики в нем запираются.

А Энгус всегда пользуется ключом.

Но я знаю, где он держит ключ. Я несколько раз случайно видела, откуда он его достает. Ведь мы женаты уже десять лет, за такой долгий срок замечаешь многое.

Вот так-то.

Я подхожу и сую руку за сундук. Ключ воткнут в щель на задней стенке.

На миг я цепенею. Что я делаю?

Ключ входит в первый замок – антикварный, качественный, хорошо смазанный – и с легкостью поворачивается. Я хватаюсь за медную ручку и выдвигаю верхний ящик. В доме холодно. Я слышу чаек, носящихся в небе над Торраном, требовательные и осуждающие крики раздражают меня.

Ящик забит документами. По работе. Журналы по архитектуре, некоторые с автографами светил этой профессии: Ричард Роджерс, Ренцо Пиано и кто-то еще. Папка с резюме. Фотографии зданий. Планы и проекты.

Отпирается и выдвигается следующий ящик. Его содержимое почему-то сразу кажется мне более обещающим. Здесь книги и письма. Я беру первый попавшийся конверт и разбираю чернильный почерк в блеклом дневном свете.

Это послание от бабушки.

«Мой дорогой Энгус. Я пишу тебе с Торрана. У выдр родились детеныши! Ты непременно должен на них посмотреть, они постоянно резвятся на берегу возле маяка. Какие они милые…»

Когда я читаю письмо, то чувствую, что занимаюсь чем-то неподобающим. Я шпионю за собственным мужем! Но я не доверяю ему. Энгус нагородил столько искусной лжи – про игрушку, про изменение личности. А еще я боюсь его до безумия. И я действительно хочу знать правду. Я хочу понять, в чем система. Я откладываю конверт в сторону и тянусь за другим письмом.

Я слышу шум. Скрип половиц, точно! Вернулся Энгус? Почему так рано? Еще нет и трех часов, да и отлив. Значит, он шел прямо через грязевые поля. Но зачем?

Снова скрип. Страх пронзает меня, как внутримышечная инъекция.

Почему Кирсти испугалась Энгуса в тот день, когда умерла? Он плохо с ней обращался? Он ударил ее?

Скрип прекратился. Наверное, задняя дверь на кухне качается на петлях. Я ее толком не закрывала.

Я успокаиваюсь и ныряю во второй ящик. Письма сыплются на пол. Одно опять от его бабушки, второе от его матери, третье – от брата, написанное корявым почерком школьника. Еще я нахожу два послания насчет его папаши, они напечатаны на машинке, плюс свидетельство о смерти – его отца.

И тут – мои пальцы дрожат от непонятной тревоги – я вижу книгу.

«Анна Каренина».

Что?

Энгус не читает романов. Газеты и архитектурные журналы он просто проглатывает. Его, как и большинство мужчин, можно еще заинтересовать толстыми томами военной истории.

Но романы? Никогда.

Но зачем ему «Анна Каренина»? И почему он ее спрятал?

Я беру книгу и пролистываю страницы. На третьей странице мои пальцы леденеют.

Под заголовком чернеет краткая надпись от руки. Посвящение.

«Тогда мы… Люблю. Имми. Целую. Целую. Целую».

Острый почерк знаком мне по рождественским поздравлениям, и по поздравлениям ко дню рождения, и по остроумным язвительным открыткам каждое лето из Умбрии и с Луары. Я знаю его всю мою взрослую жизнь.

Это почерк Имоджин Эвертсен.

Моей лучшей подруги Имми.

Она подписала книгу словом «люблю». И добавила три поцелуя. Знаменитый роман о прелюбодеях?

Имоджин Эвертсен?

Пар вырывается у меня изо рта слабым облаком – температура в спальне совсем понизилась. Мне хочется обыскать комод полностью, но я не могу.

Меня опять останавливает шум. На сей раз я не ошиблась.

В доме находится кто-то еще. Я слышу хлопок закрывшейся двери. И шаги.

Энгус, что ли? Вдруг он застанет меня, когда я роюсь в его вещах? Мой страх перед его гневом внезапно обретает реальную почву.

Я в спешке собираю письма и яростно заталкиваю их в ящик, отчаянно пытаясь проделывать все тихо. Впихиваю на место книгу и оборачиваюсь.

Считаю удары своего сердца.

Шаги прекратились, на кухне гремят посудой. Там явно кто-то есть, и они, без сомнения, вошли через заднюю дверь, зная, что она незаперта.

Значит, в доме находится Энгус?

Надо закрыть два ящика. Аккуратно. Первый ящик скрипнул. Очень громко. Я застыла в нерешительности, напряженная, как струна.

Опять шаги, посуда. Голос? Тонкий голосок маленькой девочки? Мог ли Энгус приехать с Лидией? Но почему он рано забрал ее из школы? А если это не Лидия, то кто?

Снова тишина. Голосов не слышно. Но когда я задвигаю второй ящик, я снова слышу звук шагов. Неторопливых и осторожных. Мне становится жутко: по полу кто-то крадется, и он, похоже, старается подобраться незаметно ко мне. Но зачем?

Тихо скрипит дверь в столовой, и я вздрагиваю. Незваный гость, кем бы он ни был, приближается именно к спальне. Ко мне. Энгус? Мне надо спешить. Я лихорадочно запираю средний ящик, теперь осталось запереть верхний, но ладони у меня покрылись потом, и ключ выскальзывает, и я отчаянно шарю рукой по половицам – за окном уже сумерки, и впотьмах я ничего толком не вижу. Где он, этот ключ? Я опускаюсь на колени, джинсами прямо в пыль, я – как квартирный вор. Что за нелепое и жалкое зрелище! Но я должна его найти!

Вот он. Отогнав панику прочь, я запираю верхний ящик, засовываю ключ в тайник, встаю, озираюсь по сторонам, поправляю рубашку и пытаюсь привести себя в порядок. Шаги приближаются прямо к спальне, и дверь распахивается.

Никого.

Я смотрю в пустой прямоугольник дверного проема, за которым виднеется холл. Плохо нарисованный шотландский танцор молча пялится на меня со стены.

– Эй!

Тишина.

– Эй, кто там?

Молчание, как стон, молчание, как истерический визг. Сейчас самая шумная штука в доме – мое сердце. Я слышу его гулкий стук.

Кто здесь? Кто играет в эту жуткую игру? Зачем они меня пугают?

Я слышала шаги, мне не показалось. Здесь кто-то есть.