Фотограф смерти - Екатерина Лесина

– Частая смена мест жительства при отсутствии явной мотивировки в виде патологической страсти к переменам свидетельствует о наличии мотивов иного порядка, – Адам нарушил молчание.

– Страх, – Дашка подвинула бумагу к себе.

А почерк у Артема аккуратный, женский почти. Особенно завитушки в буквах «щ» и «б» смешными получаются.

– Если он от кого-то бегал, то почему оставлял адреса Людочке?

Значит, ее Людочкой звать. Людмила. Или Людмила Ивановна с толстой косой, в которой набралось уже седины. А может, у нее стильная стрижка и очки в квадратной оправе, говорящие о свободе взглядов и исключительности мировоззрения.

Дашка, ты ревнуешь?

Ничуть.

– Кто такая Людочка?

Спасибо, Адам, за вопрос. Дашке самой интересно было бы узнать, кто же такая эта Людочка.

– Замдиректора галереи «Пегас», – ответил Артем. – Выставками занимается. Иногда выступает как агент. Она говорит, что Макс ее достал.

Бедняжка.

– То есть профессиональная заинтересованность в данном контакте? – уточнил Адам.

– Ага. Он о выставке грезил. Только Людочка говорит, что у него уровень средненький. Не без способностей, но…

А это у нас что? Самодовольство? Неужели Темке Людочка говорила другое? Например, что Темка талантливый и себя на пустяки растрачивает? Что, возьмись он за ум, мог бы добиться многого? Естественно, с Людочкиной помощью. А помочь она была бы рада.

Берегись, мальчик Темка, альфонс с принципами, не то придется принципами поступиться.

– Итак, имеем конфликт мотивов: страха и желания профессиональной самореализации. Я могу предположить, что данный субъект доверял вашей знакомой и надеялся на ее помощь в будущем. Вследствие чего предоставлял ей актуальные контактные данные. Таким образом, нам необходим последний адрес из списка.

Логично. Но Дашка чует подвох.

– Съехал. Месяц назад, – повторил Артем, улыбаясь во всю ширь. – А куда, Людочка не знает.

Какая жалость.

– Поэтому лучше сосредоточиться на женщине, которая забрала заказ.

И через нее выйти на Дашкиного поклонника-извращенца. Дашка не против. Конечно, с крыши прыгать она не собирается – да и крыша у Темки не та, чтобы самоубиваться, – но, если урода найдут, Дашке будет спокойнее.

– Еще кое-что, – Адам смотрел на Дашку. – Необходимо провести эксгумацию останков Анны Кривошей.

Вот уж правда: Тынин вернулся.

– Зачем? – Дашка дала себе слово, что в жизни не позволит подбить себя на эту авантюру. Но ответил почему-то не Тынин, а Артем:

– Чтобы понять, сама ли она прыгнула.

Дашка все равно попробовала оказать сопротивление:

– Есть заключение. Официальное. И…

– Высока вероятность неверной интерпретации данных.

– А ты, значит, интерпретируешь верно? Ах да, ты гений… как я забыть могла?

Тынин не улыбался, смотрел серьезно и с упреком: действительно, Дашенька, как это ты забыть могла?

– Нет, – сказала Дашка, выбираясь из-за стола. – Нет и еще раз нет!

Тиха кладбищенская ночь, только комары приветственно звенят да мечутся в поднебесье тени летучих мышей. Одна вспорола воздух перед самым Дашкиным носом. Дашка взвизгнула.

– Тише, – буркнул Артем, перекладывая лопату на левое плечо.

Шли по дорожке, почти неразличимой в темноте. Проплывали тени крестов и кривоватые силуэты надгробий. Дашка старательно гнала из головы недобрые мысли, связанные сразу и с Уголовным кодексом, и с суевериями, а заодно столь же старательно не замечала некоторых, чересчур подвижных теней.

Звук, похожий на рокот мотора, заставил ее замереть и перекреститься.

– Это козодой, – спокойно прокомментировал Адам. – Птица. Из отряда козодоеобразных.

– Сам ты… козодой.

Легче не стало. Какого лешего они тут делают? В полночь. На кладбище. С лопатами.

Могилу вскрыть собираются. Вот как раз к ней и вышли. Деревянный крест выделяется среди гранитных глыбин. Пятно света выхватило снимок: молоденькая девушка в бирюзовом платье.

– Венки отодвинь, – шепотом скомандовал Артем, убирая фонарь в карман.

Что ж, луна давала достаточно света.

Венки Дашка оттаскивала к скамеечке, врытой неподалеку. Укладывала аккуратно, уговаривая себя, что все это – необходимость, а после, когда эксгумация завершится, Дашка вернет веночки на место.

Клинки лопат вошли в землю, как в масло, выворачивая ее – свежую, сырую – на траву. Работали молча, слаженно. И Дашка смотрела, как высятся земляные горбы по обе стороны могилы, и не вздрогнула, когда лопата скрежетнула о крышку гроба.

Расчищали.

– Поднимаем? – Артем отложил лопату и вытер пот.

А ему ведь тоже не по себе. Он смерти боится и не готов увидеть, что происходит с телом после похорон. Дашка и сама не готова.

– Дарья, принеси сумку, – попросил Адам.

Принесла. Подала и приняла марлевую повязку, от которой исходил резкий химический запах.

– Спустись.

Ну уж нет. В могилу – в чужую разрытую могилу! – она не полезет.

– Я не справлюсь без твоей помощи, – Адам надел маску и натянул перчатки. – Одного фонаря будет мало.

Дашка съехала по склону, и комочки земли громко застучали по крышке гроба. Края ямы показались невообразимо высокими, и Дашка оцепенела: а если они не смогут выбраться? Застрянут? До утра? А то и навечно?

– Спокойно, – Артем коснулся ладони. – Просто стой и держи фонарь.

Она не справится. Ей бы в машине пересидеть, думая о вечном.

Фонарь оказался увесистым и широким, держать его пришлось обеими руками.

– Дышать лучше ртом, – запоздало предупредил Адам и дернул крышку.

Ну конечно, та поддалась сразу, и Дашка прижалась к сырой земляной стене, закрыла глаза и дышала, пропуская сквозь легкие сладкий смрад разложения. Артем был рядом.

Чертов мальчишка был рядом и тоже держал фонарь. И Дашку поддерживал под локоть. Дескать, я здесь, не волнуйся, все нормально… Какое нормально? Разве это нормально?

Ртом дышать надо. Сквозь мелкое сито марли. И не смотреть.

– Даша, посмотри.

Ни за что!

– Дарья, пожалуйста, посмотри, – повторил просьбу Адам.

Нет, он точно псих. И из Дашки психа сделает. Параноика шизоидного. Или шизоида параноидального, не суть важно.

– Дарья, это всего-навсего тело. Белково-углеводная оболочка на ранней стадии разложения. Оно не обладает волей и не способно причинить вреда. Естественное отвращение преодолимо. – Голос Адама оставался спокоен и сух. – И тебе прежде случалось видеть мертвецов в гораздо худшем состоянии.