Каиново семя - Варвара Клюева

У старушки был такой сокрушенный вид, что Яна просто не могла ее не утешить.

- Не вините себя, Марьяна Алексеевна, - сказала она проникновенно. - Не помогли бы маме ваши предостережения. Влюбленные никогда не слышат голоса разума.

- И слава богу, - поддержал Яну Сергей. - Иначе жизнь на земле давно бы прекратилась.

Марьяна Алексеевна истолковала его реплику как намек, встрепенулась и бросила на Яну виноватый взгляд.

- И то верно. Не оплошай я тогда, глядишь, Марьяша и не родилась бы. Да и у Оленьки судьба бы совсем по-другому сложилась. Гнула бы теперь спину над швейной машинкой, ничего хорошего в жизни не увидела. А так, гляди-ка, без пяти минут доктор наук, преподает, книги пишет! Все Оленькины учителя хвастаются ее успехами. Будто это они ее так хорошо выучили, а не сама она у меня в библиотеке все книжки перечитала! Нет, что ни делается, все к лучшему. Но тогда я очень переживала. Все сердце изболелось. Я ведь не сразу поняла, что случилось. Вдруг пропала моя Оленька. Неделю не едет, другую, месяц. Ну, думаю, совсем девчонку любовь закрутила. Не до меня ей теперь. Потом встревожилась - любовь не любовь, а ведь должна она понимать, что я жду ее, беспокоюсь. Всегда такая внимательная была, а тут на тебе! Когда второй месяц прошел, а ее нет, и засобиралась в Старград. Только не успела - от Оленьки письмо пришло, то есть не письмо, а простая открытка, там три строчки всего и было: "Здравствуйте, Марьяна Алексеевна! Простите, что долго не подавала вестей. Не волнуйтесь, я жива и здорова, только приехать пока не могу - подзапустила учебу, нужно нагонять. Ваша Оля". Вроде все и объяснилось, а у меня душа не на месте. Письмо какое-то сухое, а она, касатка моя, всегда такая ласковая ко мне была. Но я себя убедила, что это ничего не значит. Может, устала она или торопилась. Не поехала, словом. А напрасно. Оленька совсем пропала - ни писем нет, ни ее самой. Уже и каникулы начались, все наши студенты домой вернулись, а ее все нет как нет. До Старграда я только в феврале добралась. Прихожу в училище, а мне говорят: ушла от нас Агапова и документы забрала. А почему - не знаем. Я - в общежитие, соседок ее пытать. А они тоже: "Не знаем ничего, она потихоньку ушла, когда не было никого. Забрала вещи и ушла, даже записки не оставила". Я спрашиваю про Юру, и тоже никто ничего не знает. Говорят: не видели мы ее никогда с парнем. А сама она разве расскажет? От нее иной раз неделями слова не услышишь. Так и уехала я ни с чем. Дома мечусь, все из рук валится, сердце ноет. Пошла в милицию, а они говорят: "Мы только от родственников заявления такие принимаем. Вы не волнуйтесь: раз девушка сама свои документы забрала, ничего с ней страшного не случилось. Может, к любовнику ушла, дело молодое". Я и к матери ее ходила, и в школу - все напрасно. Мать в бесчувствии, ничем ее не проймешь, а в школе то же, что и в милиции сказали. Молодежь сейчас безответственная, им до наших переживаний дела нет, и поднимать панику из-за того, что девица бросила училище, просто глупо.

Полгода я горевала, плакала по ночам, все к шагам за дверью прислушивалась. А потом от нее письмо пришло аж на пяти страницах! Все там было: и каялась она, и про беду свою писала, и про то, как докторица ее спасла - дай бог ей здоровья! - и про то, что девочку родила, да назвала в мою честь, да окрестила, а меня в крестные матери записала заочно - вроде так можно. И про то, что живет теперь в Москве у очень душевной женщины, культурной, тоже докторицы. И что живут они душа в душу, как сестры, и всем-всем-всем друг другу помогают.

- А мама не писала, где жила полгода, когда из общежития выписалась?

Марьяна Алексеевна покачала головой.

- Нет, про это ничего не было. Писала только, что болела сильно. А где, как - ни слова. А ты почему спрашиваешь, детка?

Яна замялась.

- Понимаете, она... я случайно встретилась с девушкой, которая очень на меня похожа. Мать у нее больна, причем такой болезнью, при которой рожать не рекомендуют. А ее отец - большой начальник в Старграде. И я подумала: может, он помог маме в свое время, а она родила двух девочек и одну отдала ему? У мамы, как вы понимаете, мне неловко спрашивать.

Старушка долго молчала, переваривая информацию.

- Нет, - сказала она наконец. - Врать не буду, ничего такого я не знаю. Оленька про большого начальника ни словом не обмолвилась. Да и не верю я, что она могла отдать младенца чужому человеку.

Следующий вопрос Яна сформулировала с большим трудом:

- Марьяна Алексеевна, вы вот говорите, что мама про свою беду написала. Это про то, что Юра ее бросил? Или про беременность? То есть... не могло быть так, что она забеременела... после Юры? Знаете, иногда клин клином вышибают...

Старушка нахмурилась.

- Что-то я тебя не пойму, деточка. Голова-то к старости совсем худая стала...

Яна рубанула сплеча:

- Она определенно писала, что отец ребенка, мой отец - Юра?

Сообразив, о чем речь, Марьяна Алексеевна даже руками всплеснула:

- Что ты, дочка! Разве ж можно так о матери? Оленька не из таких! Да, не удержала себя девочка, поддалась соблазнителю, но ведь это не от испорченности - от неопытности, от щедрого сердца, от тоски по нежности, которой ей дома недодали. По большой любви она невинность не уберегла. От любви этой поруганной чуть не умерла потом. Неужто такая светлая, чистая девушка стала бы искать утешения в других объятиях? И думать не смей! Эх, письмо ее не сохранилось - Ильич мой бумаги разбирал да выбросил, не спросив. А у меня память уже дырявая. Но то, что отец твой - Юра, и ни о каких других мужчинах Оленька не писала, помню точно.

Больше они на эту тему не говорили. Марьяна Алексеевна стала расспрашивать о московской жизни, о ценах, о преступности, пожаловалась на продажность козловских чиновников и неустроенность местного быта. Поговрили о политике, об образовании, о погоде, которая в последнее время вытворяет черт-те что. Наконец гости стали прощаться. Старушка расцеловала Яну, обняла Сергея, пожелала им счастья и уже на пороге, собираясь закрыть за ними дверь, вспомнила:

- Ох, Марьяша, ты же о бабке с дедом хотела поговорить! Так вы за этим к Наталье сходите, к Наталье Петровне, Нюриной подружке. Они с Нюрой соседствовали, Наталья ее с сопливых времен знала. Василия тоже знала хорошо, она у них на свадьбе свидетельницей была. И хоронила обоих. За Нюркой до последнего дня ходила. Мне Оленька перевод пришлет и обязательно припишет: отнесите столько-то тете Тате, пусть у нее лежат на еду и лекарства маме. Через Оленьку мы с Натальей и познакомились. Давай-ка я запишу тебе ее адрес.

- Ну что? Похоже, твои подозрения не подтвердились, - сказал Сергей, когда они вышли на улицу. - Большой начальник в жизни твоей мамы не фигурировал. Ни в каком качестве - ни как благодетель, ни как любовник. Правда, она могла скрыть от старушки некоторые детали своей биографии. Бабуля - мастодонт, взгляды на нравственность почти средневековые, такой как-то не тянет исповедоваться в амурных грешках.

Яна задумчиво покачала головой: