Бьющееся стекло - Нэнси-Гэй Ротстейн

Она выполнила, что было указано, не испытывая особого беспокойства: ведь Тони был здесь, и уж он-то знал, что делать.

— Это главный парус. Сумеешь с ним управиться?

— Сумею, — ответила Диди, и в этот миг издалека донесся громовой раскат и в небе полыхнул огненный зигзаг. Надвигалась буря, и она грозила застать их в открытом море. Из-за ее дурацких капризов.

— Не бойся, Диди, — промолвил Тони, должно быть, уловив ее беспокойство. — До начала шторма еще есть время. Меня учили плавать при такой погоде: на Сан-Мигель подобные шторма не редкость. После бури ты сможешь считать себя настоящей морячкой.

Звучало все успокаивающе, однако при этом Тони надел на Диди спасательный жилет и велел ей сесть на палубу. Сам он сел на борт, уперся ногами в палубу и крепко сжал румпель обеими руками.

Ветер рвал парус так, что Диди боялась, как бы веревка не вырвалась из ее рук. Это могло привести не только к потере скорости, необходимой, чтобы уйти от шторма, но и к полной потере управления. Хуже того, если парус внезапно окажется предоставленным самому себе, суденышко запросто может опрокинуться. Прямо здесь, в открытом море! Где никто не придет им на помощь!

Еще недавно она радовалась тому, что поблизости нет ни суденышка, а теперь была бы счастлива увидеть хоть одну лодчонку. И зачем только ей понадобилось уговаривать Тони выйти в океан?! Диди изо всех сил вцепилась в канат, но налетевший порыв ветра рванул полотнище с такой силой, что линь в ее руках перекрутился и на ладонях выступила кровь.

Увидев, как она сморщилась от боли, Тони забрал у нее канат. Снова ударил гром, на сей раз гораздо ближе, а потом хлынул ливень. Видимо, тучи примчались откуда-то издалека, где было отнюдь не так жарко: пролившийся из них дождь казался ледяным. Но, помимо дождя, палубу захлестывали и усилившиеся волны. Соленая морская вода щипала глаза и ободранные ладони.

— Спускайся вниз, Диди, — крикнул ей Тони.

— Нет…

Дождь и соленые брызги бурунов хлестали ему в лицо, но он не терял спокойствия и продолжал управлять парусником.

— Диди, прошу тебя, спустись… Не бойся, все будет хорошо. Погода в точности, как у нас на Азорах в ненастный день.

— Я останусь с тобой, — крикнула она в ответ.

Впереди обозначился створ гавани. Диди обернулась, чтобы сказать Тони, что они прорвались, и остолбенела: сзади их нагонял вал. Вал двадцати футов в высоту и стольких же в ширину. Поглощая на бегу волны поменьше, он словно вбирал в себя их силу. Она завороженно взирала на смертоносное порождение стихии, выраставшее над кормой, словно выбирая момент, чтобы нанести яростный, сокрушительный для крошечной скорлупки удар. Им грозила гибель.

Диди испустила пронзительный вопль. Тони оглянулся, и, мгновенно оценив опасность, стремительно развернул парусник навстречу волне, приняв ее удар на нос. Судно встряхнуло, палубу и всех на ней находившихся основательно окатило водой, но опасность миновала. Сделав плавный поворот. Тони снова взял курс на залив.

Сразу за горловиной вода была совершенно гладкой, словно поблизости и не бушевал шторм. Залив и открытый океан как будто представляли собой два особых мира, существующих порознь и не подозревающих о существовании друг друга. Здесь судну ничто не угрожало, и Тони направил «Русалку» к месту стоянки.

Однако ветер усилился и в заливе, к тому же время уже было позднее, и по сравнению с моментом отплытия температура понизилась градусов на двадцать. А поскольку вся одежда промокла до нитки, Диди вскоре совершенно продрогла.

— Мне холодно, — пожаловалась она Тони. — Я замерзаю.

— У меня внизу три больших полотенца, — откликнулся он. — Завернись в них, глядишь, и согреешься.

Сам он был занят тем, что ставил судно на якорь.

На сей раз Диди послушалась. Она спустилась в каюту, сняла и бросила в раковину мокрые, прилипавшие к телу шорты и футболку, после чего завернулась в ветхое линялое полотенце. Раньше она заглядывала в каюту разве что на несколько минут, а сейчас огляделась и нашла, что здесь довольно уютно. Диди выглянула в иллюминатор, увидела стекавшую по стеклу воду и тут же вспомнила о Тони, который на ветру, под дождем, крепил снасти.

— Ты все нашла? — донесся с палубы его голос. Затем дверь открылась, Тони соскользнул вниз по трапу, а вместе с ним в каюту ворвался поток холодного воздуха. Дрожь пробрала Диди еще пуще прежнего, но причиной тому был не только холод. Только сейчас, когда самое страшное осталось позади, она по-настоящему осознала, что была на волосок от гибели.

Тони достал второе полотенце, бережно обернул ее им, и дрожь утихла.

— Со мной все в порядке, — сказала Диди. — Ты бы лучше сам высушился.

Он отряхнул воду с рук и лица, озабоченно взглянул на нее и переспросил:

— И правда все в порядке? На самом деле?

— Да, все нормально. Совершенно нормально.

Тони извлек третье полотенце и стал вытирать голову.

— Дай-ка сюда, — заявила Диди, — я сама этим займусь. У меня лучше получится. Садись.

Повинуясь ее дурашливо-повелительному тону, Тони сел на койку, а поскольку росту в нем было никак не меньше шести футов, то теперь его голова оказалась как раз на подходящем уровне. Она принялась вытирать густые черные волосы: брызги разлетелись по крошечной каюте, попадая и на нее. И тут Тони стал методично, одну за другой, слизывать капельки с ее тела. Его руки обвились вокруг ее талии, привлекая ее все ближе и ближе. Диди не знала, что делать, ведь до сего момента она не более чем кокетничала с ним. Медленно, как разворачивают самый дорогой в жизни подарок, он одно за другим развернул полотенца. Они упали к ногам Диди, и она даже не подумала о том, чтобы их поднять.

Ей нравилось чувствовать на своем теле тепло его рук, скользивших то от талии к плечам, то вдоль спины вниз. Она не чувствовала ни малейшего страха, только желание быть с ним, как можно ближе к нему, желание почувствовать его кожу так же, как чувствовала она его мысли.

Тони прижал ее к себе. Его мокрая одежда не разделяла их, представляя собой как бы вторую кожу. Он вошел в нее, и неясность любящего смешалась с неистовством давно не находившей утоления страсти. Диди слышала, как молотил по палубе дождь, почувствовала, как качнулось суденышко, а потом ей показалось, что накатила волна, которой невозможно противостоять. Теперь она принадлежала ему, и никогда в жизни ни с кем другим ей не дано было испытать ничего подобного.

Вспоминая позднее тот день, она не могла сказать, когда именно увлечение превратилось в любовь. Но это случилось с ней именно тогда, в то лето, и не случалось никогда больше.

С той поры все время, если Тони не был занят на работе, они проводили вместе. Лодка стала их кровом, их прибежищем, где ничто, кроме них самих, не имело значения.

— Твои объятия — самое лучшее место в мире, — говорила она, лежа с ним рядом. — Для меня они и есть весь мир, единственный мир, который мне нужен.