999. Последний хранитель - Карло А. Мартильи

— Маленькая женщина, Великая Мать, — прошептал он, — ты и есть начало всего сущего? Если она и вправду существует, у нее может быть только твое лицо, твое тело. Я заново родился с тобой, в тебе. И ты моя, только моя, навсегда.

— Вы что-то сказали, Родриго?

— Нет, спи, моя любимая.

Его тоже начал окутывать сон, и сквозь полузакрытые веки он в последний раз взглянул на потолочную фреску. В середине выделялась фигура обнаженной женщины, купавшейся в маленьком озере. Он узнал ее лицо, или ему так показалось. Это была Ванноцца, его прежняя возлюбленная, до Джулии.

Что это? Скверная шутка художника или плод его собственного воображения? А может, предупреждение Великой Матери? Она словно хотела ему сказать: «Я Джулия. Помни, у тебя не будет другой женщины, кроме меня». Он тихо обнял ее, стараясь не разбудить, и вдруг почувствовал себя огромным пауком, уже начавшим плести сеть.

Ей, Джулии, и только ей будет нечего бояться. «Malleus Maleficarum» — лишь первый шаг, остальные пройдутся быстро. Теперь все прояснилось, обрело свою цель. Уничтожить Великую Мать, уничтожить Пико, стать Папой.

Лугано

Понедельник, 18 октября 1938 г.

Люди, одетые в безупречную голубую униформу, молча сновали по коридорам, разделенным металлическими турникетами. Непрерывное жужжание неоновых ламп пронизывало все помещения, словно обозначая границы, за которые не должен проникать ни один звук. Как в тюрьме, каждый служащий подвального хранилища имел только один ключ. Чтобы добраться до сейфа, надо было пройти сквозь тщательный контроль.

Де Мола многократно поставил положенную подпись под разными документами и спокойно ответил на три вопроса, окончательно удостоверившие его личность как промышленника де Мартини. Пройдя последнюю дверцу, он в сопровождении вооруженного часового оказался на лестнице, ведущей еще глубже. Наконец они добрались до большого зала с полами, стенами и потолком, выкрашенными в темно-красный цвет. За очередной решеткой показалась дверь во внутреннее подвальное помещение, на которой были нарисованы три символических ключа Ассоциации банков Швейцарии. У Ватикана их было всего два. В круглой нише спокойно мог бы разместиться знаменитый рисунок Витрувия,[50]достигающий в высоту метра четыре, а крепость вороненой стали одним своим видом напугала бы любого, кто отважится на взлом. По знаку охранника клерк за решеткой, находящейся под током, опустил рукоятку, и металлическое жужжание прекратилось. Короткое приветствие — и он открыл решетку, которая тут же закрылась, оставив часового снаружи.

— Пожалуйста, предъявите ключ.

Джакомо молча повиновался. Дверь открылась. Изнутри заструился холодный свет. Держа ключ, как зажженную свечу, на вытянутой руке, клерк пошел впереди. Он напоминал ангела, ведущего праведника в райские покои. Руки де Мола дрожали, когда он вставил ключ в скважину сейфа.

Сколько же лет прошло с тех пор, как он в последний раз видел его содержимое?

В этот момент он позабыл обо всем, кроме того, что должен забрать книгу. Для «Омеги» даже нейтральная Швейцария была небезопасна по причине прозрачности своих границ. Теперь книга, как дитя, что движется от утробы матери до колыбели, должна пройти гораздо более долгий, опасный и рискованный путь. «Омега» постановила, что это неизбежное зло, и Джакомо объявил о своем согласии. Раритет обретет покой в стране свободы и демократии, в Соединенных Штатах Америки, где родилась Лига Наций.

Оставшись один, он открыл сейф. Рукопись, которую почти пятьсот лет тому назад Джованни Пико, граф Мирандола, доверил его предку, хранилась в черном кожаном футляре. С тех пор представители рода де Мола являлись ее постоянными хранителями. Ее прятали среди множества других книг, замуровывали в свинцовой шкатулке в подвальную стенку, доверяли ни о чем не подозревающим аббатам во время войн эпохи Просвещения. Наконец она нашла укрытие в сейфах самых знаменитых банков — Ротшильдов, Натанов, Милиусов, Ломбаров, Пиктетов, в Англии, Франции и Германии, побывала в итальянском Гио и даже в турецком Камондо. Все эти банкиры защищали «99 тайных тезисов», скрывали их от глаз мира. Остальные 900 распространялись, то и дело возбуждая интерес философов и теологов.

Де Мола резко обернулся. Краем глаза он заметил метнувшуюся тень, однако она могла быть и плодом его воображения. Он напрягся и прислушался, но различил лишь успокаивающее гудение решетки под током. В следующий миг острая боль в основании черепа погрузила его во тьму. Человек с черными напомаженными волосами и руками, покрытыми чешуей псориаза, схватил его под мышки, не давая упасть, и медленно опустил на пол. Шум удара привлек внимание клерка, который быстро поднялся с места. К подобным сценам он не привык, но взял себя в руки.

— Schnell! — сказал вполголоса незнакомец. — Keine Furcht. Ich habe ihn nicht getötet.[51]

Сотрудник банка и сам понял, что никого не убили, но страх не проходил. Пока преступник укладывал в чемодан кожаный футляр вместе с другими документами, клерк попытался посадить де Мола.

Немец жестом приказал оставить его в покое.

— Sind Sie bereit?

— Ja, Herr Zugel.[52]Я готов, — шепнул клерк.

Да, он был готов, прекрасно знал, что должен делать.

Двадцать тысяч немецких марок оказались превосходным предложением.

Цугель улыбнулся ему, чтобы успокоить, и вытащил «беретту» девятого калибра с глушителем, свой любимый пистолет. Ствол уперся в спину клерка, который инстинктивно поднял руки, пошел к решетке, опустил рычаг и нервозно открыл проход. Часовой немедленно схватился за кобуру.

— Стоять, — сказал Цугель на прекрасном итальянском. — Или я его убью, а потом посмотрим, кто кого. Возьми пистолет в левую руку, двумя пальцами, и положи на пол. Быстро.

Вильгельм взвел курок и приставил «беретту» к виску клерка. Охранник поколебался, но сделал то, что ему приказали.

— Подтолкни ко мне пистолет и медленно отойди.

Команды звучали спокойно и четко. Часовой понял, что имеет дело с профессионалом. Цугель наклонился, поднял оружие охранника, и «беретта» с глушителем уперлась клерку в зад. Потом, как и было договорено, он ударил его рукояткой пистолета по голове.

— Теперь веди меня к выходу. Одно неверное движение — и я тебя убью. Я не боюсь, мне терять нечего.

Это была неправда. В чемоданчике, который он держал под мышкой, находилось его богатство, почет и восхищение самых крупных шишек рейха. Гиммлер собственной персоной бросится его обнимать и, может быть, даже примет в Черный орден.[53]Но теперь отсюда надо было выбираться, и Вильгельм уже знал, как это сделает.