«По полю танки грохотали…». «Попаданцы» против «Тигров» - Сергей Константинов

– Прощай, боевой товарищ… – едва слышно прошептала я, с трудом сдержав слезы. Мои собственные слезы, не реципиента. – И вы, братцы, прощайте. – Я взглянула в сторону, где были похоронены погибшие. – Вечная вам память и слава…

– Прощай… прощайте… – вторили мне бойцы, прекрасно все расслышавшие…

– Все, мужики. Уходим. Нам еще до своих о-го-го сколько топать…

– Слышь, командир, как думаешь, получилось у нас?

– Что получилось? – не поняла я.

– Ну, это, зачем тебя прислали. Историю изменить?

Я помолчала несколько секунд, поочередно разглядывая троих боевых друзей. Закопченных, голодных, смертельно уставших, едва держащихся на ногах.

– Не знаю, мужики. И никто в этом времени не знает. Но очень надеюсь, что да…

В этот раз Наталья предусмотрительно натянула памперс, позабыв почему-то о том, что его тоже надо менять. Ну, позабыла – и хорошо, и не надо ей об этом напоминать, а то девушки – существа странные; начнет комплексовать по поводу исполнения Виктором обязанностей сиделки – фиг ее потом в игру загонишь.

Однако он все-таки опасался, что девушка задаст вопрос по этому поводу, когда выйдет из игры. Выяснилось – опасался зря: приняв душ и переодевшись во все чистое, Наталья, не успев даже откусить от притащенного им бутерброда, задумчиво спросила:

– Слушай, Вить, а как можно узнать – получилось или не получилось?

– Что – получилось? – не понял Виктор. – Ты ж играла, должна знать – получилось у тебя, или нет.

Девушка упрямо мотнула головой.

– В игре-то у меня все вышло. Я ж опять Расейняй выбрала, ты знаешь? Так вот, я сделала все, как положено. Мы продержались три с лишним дня, сделали все, как рекомендовал ты… и еще кое-что, и даже сумели связаться со своими, так что остановленная группировка оказалась уничтожена нашей авиацией. А экипаж пробился к своим.

– А как ты погибла?

Девушка подняла недоумевающие глаза.

– Никак. Я ж говорю – к своим вернулись.

– А как ты тогда вернулась… в себя?

Она пожала плечами.

– Захотела вернуться – и вернулась. Я так предполагаю, что дальше сражаться уже будет настоящий лейтенант Силантьев. И, надеюсь, ему удастся убедить своих бойцов, что он – это снова он.

На последнюю фразу Виктор внимания не обратил, его удивило другое:

– Ты что, можешь вот так вот просто вернуться?!

Она неопределенно дернула плечом.

– Любой сможет. Просто остальные, наверное, не знают, что так можно.

Любой, угу. Ха-ха. Особенно Виктор, который и «слиться»-то не всегда может, не говоря уже о том, чтобы всерьез повлиять на ситуацию.

– А почему… не осталась? – осторожно поинтересовался Виктор.

Девушка глубоко вздохнула.

– Знаешь, мне не дает покоя Псков. Ведь Анатолий Андреевич не дал никаких… конкретных указаний, а именно там серьезно можно было повлиять на ход войны.

– Но ведь это сорок четвертый год, а не сорок первый, – зачем-то напомнил программист. Как будто Наталья сама об этом не помнит…

Она снова вздохнула.

– Да понимаю я. Только вот, понимаешь, сидит он во мне, как заноза… А ты, кстати, на мой вопрос так и не ответил.

– На какой? – Он и в самом деле не помнил.

– Как можно понять, удалось ли мне… Ну, смогли ли события, измененные в прошлом, на самом деле как-то повлиять на настоящее?

Теперь пришел черед Виктора вздыхать.

– Знаешь, Наталья… На самом деле я думаю, что, может, эти изменения не будут заметны вот так, сразу…

Она серьезно кивнула.

– А может, вся ваша теория – вообще полная фигня, и здесь никаких изменений не будет вообще. Может, писатели-фантасты правы, и в каждый переломный момент отделяется новая ветка реальности. Ну, по крайней мере в них, в этих ветках, все пойдет по-другому.

Анатолий Андреевич сказал, что во время мартовских попыток прорвать оборонную линию «Пантера» использовались только стрелковые части, но это оказалось не так. Наступление на нее велось на Черском направлении силами сорок второй и шестьдесят седьмой армий Ленинградского фронта, а в состав обеих армий входили и танковые соединения.

Стало быть, шеф Виктора меня обманул. Зачем?

Поинтересоваться у Виктора? А что он мне может сказать, он же не отвечает за слова своего начальника. Нет, конечно, в Интернете я нашла примерно такую же фразу – сразу в нескольких источниках сообщалось, что неудачей февральско-мартовской попытки прорвать линию обороны являлось именно то, что попытка была осуществлена «одними стрелковыми дивизиями, без специальных частей усиления». Но я ни капли не верила, что Анатолий Андреевич не знал об участии в операции танкистов.

Тогда зачем он мне это сказал? Может, пытался на что-то намекнуть? Заставить о чем-то задуматься? О чем?

Два дня эта мысль не давала мне покоя, а потом я попросту выкинула ее из головы. В конце концов, когда «шеф» – с легкой руки Витька я тоже стала называть Анатолия Андреевича так, – появится, я задам ему этот вопрос. А пока надо заняться чем-то более существенным.

И вообще, вполне возможно – я его просто не так поняла. Да и вообще, никакого отношения к делу это не имеет.

Я обложилась картами – почему-то воспринимать их было проще в бумажном варианте, чем на экране монитора. Никакой подробной информации в Интернете не нашлось, приходилось довольствоваться крохами и складывать мозаику из мелких, разрозненных кусочков.

Сорок второй армией командовал Иван Иванович Масленников – тот самый, который потом стал командовать третьим Прибалтийским фронтом, освободившим в июле Псков.

Эх, почему бы мне не «вселиться» в Масленникова! А еще лучше – в командующего Ленинградским фронтом Говорова!

Угу, размечталась… Может, еще в самого Жукова? Да и потом, Анатолий Андреевич верно говорил, человек не на своем месте может таких дров наломать, что потом и не разгребешь. Но ведь просто объяснить Масленникову ситуацию с позиции двадцать первого века можно было бы?

Значит…

Да, идея, конечно, была безумной, но ведь один раз сработало! А если получилось в первый раз, почему должно не получиться во второй?

Я проберусь к Масленникову и расскажу ему все то же самое, что рассказала своим бойцам под Расейняем. Он мне поверит! Должен поверить! И тогда… Тогда он сам сумеет решить, что и когда надо сделать – мне нужно только наиболее точно обрисовать ему картину. Ведь он-то – профессионал.