Искусство управления государством. Стратегии для меняющегося мира - Маргарет Тэтчер

История Китая слишком велика и сложна, чтобы анализировать ее здесь. Однако даже неспециалист вроде меня может, особенно если он представляет себе нынешнее поведение Китая, заметить в менталитете китайских правителей отчетливые параллели с событиями прошлого.

Первая черта этого менталитета — чувство природного превосходства. Следует сразу же оговориться, что многое в истории Китая полностью оправдывает это чувство. Взять хотя бы тот факт, что китайской письменности уже более трех тысяч лет. Уровень развития науки, техники, искусства и культуры того периода намного превосходил западный. Самомнение, которое возникло на этой основе в последующие столетия, особенно во времена династии Мин (1368–1644), все более напоминало эгоцентризм. Это имело решающее значение для Китая еще и потому, что на этот же период приходится подъем современной Европы, с которой в конце XVIII и на протяжении XIX века китайцам пришлось иметь дело. Когда в августе 1793 года британская делегация в Китае продемонстрировала хозяевам глобус, произошел дипломатический скандал — из-за того, что китайцы оскорбились, увидев, как мала их империя[132]. На протяжении веков китайцы думали о себе как о «Срединном царстве», т. е. как о центре цивилизованного мира[133]. Иное мнение вызвало шок.

Вот мы и подошли ко второй черте китайского менталитета — ощущению уязвимости. Выходцу с Запада очень трудно понять причину бесконечных рассуждений о военных планах и проектах, направленных против современного Китая. Мы совершенно обоснованно смотрим на все это с изрядной долей скептицизма. Параноидальная идея не становится более здравой оттого, что в нее искренне верят, и может даже укрепиться, если ей потакают. Как бы то ни было, правители Китая всегда ощущали уязвимость перед посягательствами со стороны менее цивилизованных, но более сильных соседей. В их категорию попадали как монголы, основавшие династию Юань (1279–1368), так и манчжуры в лице династии Цин (1644–1911). Ну и, конечно, мы, страны Запада.

Контакты с Западом принесли Китаю унижение «опиумной войны» (1839–1842), когда Великобритания заставила его открыть пять портов и отказаться от Гонконга, и так называемые «неравноправные договоры», в которых практически все китайцы продолжают видеть серьезное оскорбление национального достоинства. Я непосредственно столкнулась с таким отношением в 1982 году во время переговоров с Ден Сяо Пином о судьбе Гонконга. Мне казалось, что китайцы должны были бы различать территории, находившиеся у Великобритании на правах аренды, и Гонконг, на который распространялся ее суверенитет[134]. Ден, однако, ясно дал понять, что он не видит никакой разницы между ними. Китайцы были преисполнены решимости отомстить за все перенесенными ими унижения. Хотя им и хотелось получить Гонконг благополучным и процветающим, они были готовы взять его при необходимости силой, невзирая на последствия.

Именно эти элементы — превосходство, уязвимость и унижение — и определяют во многом поведение сегодняшнего китайского правительства. Их значение обусловлено еще и тем, что они будут влиять, хотя и не так грубо, на действия любого последующего некоммунистического режима. Помимо прочего они помогают понять, что в настоящее время китайцы хотят получить от Запада. Им нужен доступ к западному опыту, технологиям, инвестициям и рынкам, который даст Китаю возможность мобилизовать собственные громадные ресурсы и вновь сравняться с нами, а если удастся, то и превзойти нас.

Как ни парадоксально, подобные атавистические взгляды особенно очевидны в сегодняшнем Китае, претерпевающем модернизацию. С исчезновением былой власти коммунистической идеологии над массами Коммунистическая партия Китая стала подогревать патриотический энтузиазм и использовать его в качестве инструмента, позволяющего удержать контроль. Вот что, без сомнения, кроется за навязчивой идеей относительно Тайваня[135]. Это старая тактика коммунистических деспотов — от Сталина в Советском Союзе до Тодора Живкова в Болгарии и Чаушеску в Румынии[136]. В Китае, по историческим причинам, которые были рассмотрены выше, она укоренилась особенно глубоко. Сочетание коммунистического правления и усиления националистических настроений в народных массах дает гремучую смесь, взрыв которой, направленный против Запада, может произойти в любой момент.

Я уверена, что отношения с Китаем нам нужно строить, исходя из следующего:

• Нам следует ясно представлять то историческое наследие, которое деформирует отношение к нам Китая.

• Вместе с тем мы никогда не должны принимать полную негодования риторику Китая за чистую монету.

Сложная психология Китая имеет для нас сегодня значение по той причине, что это современная и перспективная держава. Основу этой державы, без сомнения, следует искать в ее экономике.

Китайцы — самые предприимчивые люди в мире. Однако системы власти как имперского, так и коммунистического периода, словно сговорившись, последовательно искореняли предпринимательскую жилку. В недалеком прошлом строительство великого города Шанхая отдали на откуп иностранцам. Даже сейчас отсутствие реального китайского среднего класса, зародыши которого были вырваны Мао с корнем, вынуждает в значительной мере полагаться на иностранный капитал и опыт. Скажу больше, хотя некоторые и сочтут это дурным тоном: в значительной мере нынешний успех китайского бизнеса обусловлен пиратским копированием и нарушением западного авторского права.

Экономические достижения Китая за последние десятилетия феноменальны. Средний темп роста с 1979 года составляет 8 % в год. Если в 1978 году объем международной торговли достигал примерно 10 % ВВП, то к концу 90-х он вырос до 36 %. Китай не просто стал намного богаче, он глубже интегрировался в международную экономику. Его вступление во Всемирную торговую организацию (ВТО) должно еще больше ускорить этот процесс.