Горе от ума? Причуды выдающихся мыслителей - Рудольф Баландин

Идею круговорота атомов через два века после Бруно возродил Ж. Кювье, а в XX столетии – В.И. Вернадский в своём учении о биосфере как живом организме. Человек, по словам Бруно, «сын Отца-Солнца и Земли-Матери». Вселенная одухотворена, а Бог – душа её:

«Нечестиво искать его в крови клопа, в трупе, в пене припадочного, под топчущими ногами палачей и в мрачных мистериях презренных колдунов. Мы же ищем его в неодолимом и нерушимом законе природы, в благочестии души… сиянии солнца, в красоте вещей, происходящих из лона нашей матери-природы, в её истинном образе, выраженном телесно в бесчисленных живых существах, которые сияют в безграничном своде единого неба, живут, чувствуют, постигают и восхваляют величайшее единство».

…Люди больше всего ценят то, в чём испытывают нужду. Не потому ли в середине ХIХ века вспомнили о героическом энтузиазме Ноланца, о его преданности высоким идеалам мудрости, добра, любви? Научно-технические достижения, успехи индустриализации не только повысили благосостояние общества, но и обострили капиталистическую конкуренцию, яростную «борьбу за существование» среди жаждущих наживы.

«Синица в кулаке лучше, чем журавль в небе» – возобладал этот убогий принцип жизни именно тогда, когда успехи научных исследований необычайно расширяли пределы Вселенной, доступной наблюдению, когда вычислили расстояния до звёзд и открыли новые звёздные системы. Словно стремительное расширение горизонта познания столь же быстро сужало область личного духовного бытия.

Но сохранялась мечта о прекрасном, вера в высокое предназначение человека разумного на Земле и в Космосе. Возродились идеи Бруно. Он знал, что это свершится: «И смерть в одном столетии дарует жизнь во всех веках грядущих!» Он был счастлив этим бессмертием.

…Джордано Бруно не был беспечным оптимистом. Не исключал, что может настать пора всеобщего одряхления, угасания светлых порывов и героического энтузиазма. Предупреждал нас:

«Явятся новая правда, новые законы, не останется ничего святого, ничего религиозного, не раздастся ни одного слова, достойного неба и небожителей. Одни только ангелы погибели пребудут и, смешавшись с людьми, толкнут несчастных на дерзость, ко всякому злу, якобы к справедливости, и дадут тем самым предлог для войн, для грабительства, обмана… И то будет старость и безверие мира!.. После того как исполнится все это… правитель мира, всемогущий промыслитель, водным или огненным потопом, болезнями или язвами… несомненно, положит конец этому позору и воззовёт мир к древнему виду».

«Это не предопределение свыше, – утверждал Бруно. – Мы сами творим свою судьбу. Нам противостоит не Вселенная – противостоят наши низкие помыслы, столь жалкие и пошлые перед неизбежностью смерти каждого. Лишь борьба дарует счастье победы. Достигнув умения жить прошлым и будущим, человек приобщается к бессмертию и вечной красоте Мироздания».

«Долой, долой эту тёмную и мрачную ночь наших заблуждений, ибо прекрасная заря нового дня справедливости зовёт нас; приготовимся встретить восходящее солнце; да не застанет оно нас такими, каковы мы теперь».

…Только постоянно возрождаясь, подобно огню, существует жизнь. И если в смене многих поколений, вопреки имущим власть и капиталы вновь и вновь возрождается образ Джордано Бруно, значит, жизнь его продолжается, значит, он необходим людям, значит, сохраняется вера в высшее предназначение человека и остаётся надежда.

Научные идеи переходят в учебники, истираются от частого употребления, блекнут со временем. Но кроме них есть высокие проявления человеческого духа: честь, совесть, мужество, любовь, доброта.

Будь Ноланец прославлен только своими мыслями, этого было бы вполне достаточно для его посмертной славы. Но велик он, более того, своей жизнью, своей великолепной личностью. А это – достоинства высшей пробы, неподвластные времени. Нам необходимы не только его идеи, но и он сам. Такие люди придают смысл существованию человечества.

Он учил словом, но более всего – собственной жизнью; мыслил и жил честно; умер героем. Для него «лучше достойная и героическая смерть, чем недостойный и подлый триумф». Он жил так же честно, как учил жить. И в этом был подобен Иисусу Христу.

В конце европейского Средневековья (Эпохи веры) христианство разделилось на восточное православное, южное католическое и северное протестантское. Западная и отчасти Центральная Европа были полем острых религиозных столкновений, имеющих социальные корни.

Расшатывалось мировоззрение, основанное на библейских канонах. Развивались философия и науки по свойственному людям стремлению к познанию тайн природы. Рост промышленных производств потребовал новой техники. Это стимулировало развитие механики и появление основ физики, химии, технических наук: купцы, банкиры, предприниматели были прежде всего прагматиками.

Характерная примета времени – триумф механики. Епископ философ Николай Кузанский называл Вселенную мировой машиной, хотя при этом верил в присутствие в ней души и божественного разума. Но уже один из первых президентов Лондонского королевского общества Роберт Бойль считал Мир только космическим механизмом.

Устойчивое средневековое мировоззрение стало вытесняться новым, основанным в первую очередь на данных науки. В этот переходный период жил и творил в Священной Римской империи на немецко-польских землях сапожник по профессии, религиозный философ по призванию Яков Бёме.

В нём совместились религиозная мистика Средневековья и натурфилософия Возрождения. Русский философ Николай Бердяев писал: «Гениальные, опережающие время антропологические прозрения открываются у величайшего из мистиков-гностиков (от греческого «гнозия» – знание) всех времён – Якова Бёме». Немецкий философ Вильгельм Виндельбанд высказался проще: «Во время своих странствий он набрался разных идей и затем перерабатывал их в тиши».

Оба мнения верны. Надо лишь добавить, что у Бёме были видения и он считал, что на него находило просветление свыше.

«Я плохо понимал раньше, – вспоминал он, – возвышенные символы веры по примеру всех мирян и ещё менее природу, пока не начал мне сиять свет вечной природы, чему я так обрадовался, что начал записывать познанное мной. Ибо дух пронзил меня, как молния, и я увидел глубину вечности; когда проходит ливень, он настигает то, что настигает; так было и со мной: я начал писать, как мальчик в школе, и записывал познанное с большим рвением».

Родился и воспитывался Бёме в небогатой крестьянской семье в лютеранской вере; пас домашний скот, учился в школе. Как подмастерье странствовал вместе с бродячим сапожником. Став сапожных дел мастером, обосновался в городе Гёрлице, в 1599 году женился на дочери мясника Катарине и открыл своё дело, не переставая интересоваться всем на свете. Читал труды теологов, мистиков, алхимиков. Большое впечатление произвели на него идеи Теофраста Парацельса.

Следующий год стал для него знаменательным. В семье родился первенец (всего было у них четверо сыновей), а у Якоба было видение.

«Я созерцал, – вспоминал он, – необъятную глубину этого мира, наблюдал за солнцем, звёздами, облаками, дождём и снегом, представлял себе мысленно всё творение этого мира и находил добро и зло, любовь и гнев во всём – не только в людях, в животных, но и в неразумной твари: в дереве, камнях, земле и стихиях».