Кровавые игры - Челси Куинн Ярбро
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Братья твоей жены не думали так,- возразил Модестин.- Я говорил с Виргинием, его доводы были резонны.- Он кивком указал на фигуру, висящую на кресте.- Мятежник этот человек или нет, он не заслуживает такой страшной участи.
– Ты предпочел бы увидеть, как его на арене разрывают на части? – спросил Сен-Жермен. Они как раз подходили к развилке тропы. Не дожидаясь ответа, он кивнул на прощание римлянам и свернул на боковую дорожку, уводящую в глубину лавровой рощи. Какое-то время разговор Юста и Модестина продолжал долетать до его ушей. Сенатор втолковывал офицеру, что доверять чужеземцам нельзя. Звуки беседы делались глуше и глуше и, наконец, совершенно затихли, зато все слышнее становилось журчание ручейка.
Архитекторы Золотого дома подключились к ближнему водопроводу и, не жалея ни средств ни усилий, построили над якобы бьющим из почвы источником весьма живописный грот. Подойдя к нему, Сен-Жермен сошел с тропки и, укрывшись в тени деревьев, принялся ждать.
Резкая вспышка в дальней точке огромного сада сказала ему, что загорелся первый из живых факелов. Он закрыл глаза, проклиная людскую жестокость, а когда открыл, обнаружил, что пылают уже два креста
Посторонние звуки заставили его прижаться к прохладному камню. На полянку вышла молоденькая олениха, вытягивая грациозную шею и поворачивая чуткие уши. Очевидно, ее привлекло сюда ласковое журчанье воды. Осторожными шажками она подобралась к вытекающему из грота ручью и опустила голову, чтобы напиться. Вдруг изменчивый ветерок донес до нее жуткий запах горящего дегтя, и олениха вскинула морду. Миг – и она большими скачками скрылась в ближайших кустах.
Потом зазвучали шаги. Они замерли, потом послышались вновь, их продвижение к гроту было не очень уверенным. Сен-Жермен оставался на месте, не сводя с тропы темных глаз.
Вышедшая к источнику женщина дышала прерывисто и тяжело. Кое-как запудренный багровый кровоподтек в области подбородка только подчеркивал бледность ее исхудавшего от ежедневных страданий лица, обрамленного потускневшими волосами. Выбрав невысокий валун, патрицианка села и замерла
Сен-Жермен вышел из тени и встал у нее за спиной.
Она испуганно отшатнулась и задрожала, защищая ладонью лицо.
– Оливия? – выдохнул он, удрученный увиденным.
Из груди женщины вырвался вздох. – Ты? Ты все же пришел?
Он помог ей встать, бесконечно радуясь уже одному тому, что его помощь не отвергают.
– Я скучал по тебе.
Их губы на мгновение встретились.
– Я боялась, что ты не придешь. Я видела вас с Юстом и подумала, вдруг он что-то подозревает,- Шепот ее был тороплив.
– Он слишком себялюбив, чтобы что-то подозревать,- сказал Сен-Жермен, увлекая ее в глубь лавровой рощи.- Здесь будет неплохо. Вряд ли нас потревожат. Все любуются факелами.
– Это не факелы, это люди! – скривилась она- Меня мутит от их жестоких забав.
– Однако ты ходишь на игры,- напомнил он без какого-либо упрека.- Не все ли равно?
– Нет.- Она положила голову ему на плечо.- Тут все по-другому.
– Да, по-другому.- Сен-Жермен поцеловал ее в бровь.- Откуда синяк? – Голос его дрогнул.
– Я не давалась каппадокийцу. Юст разозлился и выскочил из укрытия. Солдат, как только все понял, тут же ушел.- Она прикусила губу.- Мы продолжали бороться. Юст пришел в ярость, но удовольствия не получил.
– Он бил тебя? – Ему захотелось подвесить Юста к одному из еще не зажженных крестов!
– Он делал это и раньше.- Оливия ощутила усталость.- Я хочу с ним развестись. У меня есть на то все основания. Если бы не мать и сестры…- Она поймала длинную прядь своих волос и принялась накручивать их на палец.- Он угрожает расправиться с ними. Он уже предал братьев, отца…
Сен-Жермен замер.
– Он донес на твоих братьев? Ты уверена в том, что говоришь?
– Так считает моя мать, она очень неглупая женщина- Оливия прижалась к нему.- Давай не будем об этом. Мы видимся так редко, что…
Он вздрогнул, ощутив растущее в ней вожделение, попробовал отстраниться. Глупо потворствоватьэтимпорывам, ведь в парке полно народу. Сен-Жермен оглянулся. Лечь было негде: деревья стояли тесно.
– Прислонись-ка к стволу.
Она с готовностью ухватилась за ствол и чуть расставила ноги. Он расстегнул застежку, ткань одеяния с легким шуршанием соскользнула с ее плеч. Она осталась лишь в нижней рубашке тонкого хлопка, перехваченной кушаком, который был тут же развязан.
Тихий стон то ли призыва, то ли протеста сорвался с ее губ. Оливия воспламенилась мгновенно.
Прижавшись к ее обнаженному телу, он изумился, ощутив, что оно сотрясается в судорогах экстаза, и приник губами к нежному горлу, чтобы не дать ей уйти от него на гребне волны. Ветви лавра, дернувшись, затрепетали.
По темной глади вечернего озера побежала световая дорожка. Это вспыхнул последний из Нероновых факелов.
Письмо капитана Статилия Дракона в комиссию, распределяющую зерно.
«Привет всем чиновникам, пекущимся о довольстве малоимущих жителей Рима!
Обращаюсь к вам по вопросу, который, надеюсь, вы сумеете разрешить.
Мое судно "Надежда" должно быть вам известно, ибо оно много раз использовалось для перевозок египетского зерна в Рим. У нас, правда, всего один ряд весел, зато весьма поместительный трюм. Мы. ходим небыстро, но возим много и даром, как вы пони-е, свой хлеб не едим.
Речь пойдет о нашей последней загрузке в Александрии, где мы обычно берем зерно, но его нам не дали, а взамен велели взять на борт песок для арены Большого г^ирка. Мы и раньше возили песок, но в меньших количествах, основной наш груз всегда составляла пшеница. Однако нас уверили, что перевозка проводится по приказанию самого проконсула Африки Тита Флавия Веспасиана, и мы потихоньку пошли в Остию, ни о чем более не заботясь.
Вскоре после прибытия в порт я отправился в Рим, чтобы проследить за надлежащей доставкой груза. Там я с изумлением обнаружил, что бедняки ожидают зерна, которое им не поставляют уже почти месяц. Знай я об этом в Александрии, тамошние чиновники не сумели бы сбить меня с толку, я уж, конечно, постарался бы загрузиться столь ожидаемым в Риме товаром, а не никому, в общем-то, не нужным песком.
Взвесив все обстоятельства, я решил, что произошла какая-то путаница, потому что египетская пшеница поставляется в Рим много лет. Если бы Веспасиану было известно о недостаче, он, без сомнения, предпринял бы скорейшие меры для улучшения ситуации.
Я видел отчаянные глаза голодающих и посему отдаю свое судно в ваше распоряжение. Мы готовы порожняком и в убыток себе вернуться в Египет за полновесным грузом зерна, ибо сложившееся положение представляется нам позорным.