Человек, который съел "Боинг-747" - Бен Шервуд

— Да уж, чего-чего, а силы тебе, старик, не занимать, — с уважением произнес ветеринар. — Но дело не только в физической силе и здоровье. Тебя явно кто-то хранит. Кто-то сильный, добрый и благородный.

Нейт, которого терзали муки совести, наконец не выдержал. Он встал и, подойдя к больничной койке, на которой лежал его лучший друг, сказал:

— И зачем я только помог тебе построить эту чертову машину?! Не было бы у тебя измельчителя — глядишь, ты и отказался бы от своей затеи. А вам, док, должно быть стыдно его подбадривать. Это же подстрекательство к самоубийству!

— Ну и ну, что я слышу! — воскликнул Уолли. — Нейт, ты, по-моему, перегнул палку. В конце концов, это была моя затея, я все сам придумал, и меня никто ни к чему не подталкивал. Я ем свой самолет, и мне хорошо. Я счастлив и доволен…

— Неужели ты так ничего и не понял? — почти закричал Нейт, перебивая друга. — Это бессмысленно. Никакими рекордами ты не добьешься того, чего хочешь.

— Нейт, уймись! Что это на тебя нашло? — напустился на него доктор Нуджин. — Может быть, тебе прививку от бешенства сделать?

— Правда, старина, успокойся, — произнес Уолли. — Все идет по плану. По нашему с Джей-Джеем плану.

— Какой еще план? Нет у Джей-Джея никакого плана! — все так же разгоряченно воскликнул Нейт. — Ему нужно только одно — чтобы его Книга лучше продавалась. А до тебя ему никакого дела нет.

— А мне и не нужно, чтобы до меня кому-то было дело, — огрызнулся Уолли.

Нейту хотелось задушить своего лучшего друга, этого невинного огромного младенца. Не в силах больше продолжать разговор, он встал и поспешил к двери. Ему хотелось выйти из палаты прежде, чем его губы произнесут то, что говорить не следовало. Он не успел: слова вырвались сами собой.

— Рано или поздно тебе все равно придется с этим смириться, — сказал он, стоя на пороге. — Вилла тебя никогда не полюбит.

По главной улице медленно шел гнедой пони с белой гривой. В его седле сидела маленькая девочка с косичками, торчащими из-под чепчика. День был теплый, солнечный, но не жаркий — идеальная погода для ежегодного парада по случаю Дня памяти и фестиваля в честь леди Вести.

Джей-Джей получил приглашение занять место на трибунах для почетных гостей. Эти трибуны, как обычно, установили на главной улице, на свободном незастроенном участке, напротив аптеки Менке. Джей-Джей с умилением смотрел на то, как девочка уверенно держит поводья пони и заставляет лошадку идти строго по желтой полосе разметки, прочерченной посредине улицы. Похоже, отец этой крошки уже научил ее держаться в жизни своей полосы.

Затем в его памяти вновь всплыл голос Писли, доносившийся из телефонной трубки: «У нашего регионального отделения из-за вашего рекорда начались проблемы». Настроение у Джей-Джея сразу испортилось. Разумеется, главный редактор регионального отделения умел подсластить пилюлю: дав Джону Смиту понять, что ему грозят серьезные неприятности, Писли тотчас же рассыпался в заверениях, будто сделает все возможное, чтобы начальство дало регистратору довести начатое дело до конца. Джей-Джей не слишком верил этим многословным обещаниям: такую хитрую лису, как Писли, еще поискать надо. Переживал Джей-Джей не только за себя. В конце концов, этому городу он, вольно или невольно, надавал немало обещаний. С одной стороны, в открытую он обещал только одно: «Если чудак Уолли съест свой самолет, то в вашем городе будет зарегистрирован мировой рекорд, что неизбежно привлечет к Супериору внимание прессы и публики со всего мира». Подобного рода известность Джей-Джей почитал за величайшее благо. Ему очень не хотелось, чтобы жители городка решили, что он их обманул. Да самому ощущать себя обманутым ему тоже не хотелось.

— Какой у нас в этом году парад! — все не мог нарадоваться сидевший рядом с ним Райти Плауден. Примечательной деталью праздничного гардероба Райти была соломенная шляпа, выглядевшая так, словно в один прекрасный день до нее добралась голодная коза, почти успевшая реализовать свою творческую концепцию фигурно объеденных полей до того, как люди, не способные оценить подлинного искусства, отобрали у животного художественно недожеванный головной убор.

Отвлекшись на мгновение от созерцания процессии, Райти пояснил свою мысль:

— Обычно у нас как это все проходит: несколько бортовых грузовиков, украшенных дурацкими бумажными ленточками. В кузов садятся ребята из местного школьного оркестра, их возят по городу, они играют музыку, и, собственно говоря, это всё. А сегодня — только посмотри! Я такого у нас не припомню.

К перекрестку Центральной и Четвертой улиц медленно и величественно подкатил золотистый «кадиллак-кабриолет» шестьдесят четвертого модельного года. За рулем сидел доктор Нуджин. Рядом с ним стоя приветствовал ревущую от восторга толпу зрителей не кто иной, как сам Уолли Чабб, которому в этом году была оказана честь командовать праздничным парадом. Казалось, все девушки города в едином порыве одновременно провизжали: «Привет, Уолли!» — а десятки детей замахали разноцветными флажками при появлении человека, который прославил их город.

— Повезло, ой повезло ему, — сказал Райти, кивая в сторону Уолли Чабба.

— Он это заслужил, — резонно заметил Джей-Джей.

Вслед за золотистым кабриолетом по улице промаршировала дюжина девушек, изящно жонглирующих маршальскими жезлами.

— Смотри, вон та — моя дочь, — гордо заявил Райти. — Тоже собирается когда-нибудь попасть в твою Книгу.

Тем временем с трибунами поравнялся сборный школьный оркестр, следом за которым куда как более стройно прошла небольшая колонна ветеранов Второй мировой войны. Эти старики действительно еще не растеряли порох и вполне могли дать фору молодым по части умения держать строй и идти в ногу.

По тротуару на другой стороне улицы бродил взад-вперед Отто Хорнбассел. Радуясь праздничной атмосфере, старый клоун в меру своих сил старался поддержать ее, раздавая встречным детям длинные надувные шарики, из которых тут же на их глазах скручивал фигурки разных животных.

Мучившее Джей-Джея беспокойство по поводу перспектив мирового рекорда Уолли Чабба на какое-то время отступило под натиском положительных эмоций, которые он испытывал, наблюдая, как отмечают государственный праздник в маленьком провинциальном городке в самом сердце Америки. Благостные впечатления подкреплялись и приятными вкусовыми ощущениями: Джей-Джей, забывшись, как ребенок, уплетал за обе щеки сладкий попкорн. Он вспоминал, как испытывал примерно те же чувства, когда еще ребенком наблюдал за парадом в родном Огайо. Скромное празднование казалось ему тогда сказочным по своей роскоши карнавалом. Впрочем, Джей-Джей прекрасно понимал, что подобные приступы ностальгии обычно бывают кратковременными. Сам он уже не мог представить себя живущим в маленьком городке. Ему как воздух нужен был Манхэттен, ставший для него почти родным: повышенная концентрация монооксида углерода в воздухе, глубокие каньоны, образованные отвесными обрывами уходящих ввысь небоскребов, и, само собой, энергетический эффект присутствия полутора миллиона человек, живущих буквально на головах друг у друга.