Пересыхающее озеро - Арнальд Индридасон

Илона рассказала ему о доме своего детства в Будапеште и родителях-врачах. Она писала им о Томасе. Каковы их планы? — спрашивала мама в письме. Илона была единственной дочерью. Она просила родителей не беспокоиться, но без особого успеха. Вы собираетесь пожениться? А как же учеба? Какие у вас планы на будущее?

Все эти вопросы и так крутились у них в головах, у каждого по отдельности и у обоих сразу, но ничто их не торопило. Значение имело только то, что сейчас они вместе. Будущее представлялось неизведанным, таинственным островом. Но оба были совершенно убеждены, что они будут открывать эту новую землю вместе.

Иногда вечерами Илона рассказывала ему о своих товарищах. Она уверяла, что они с радостью примут его в свою компанию. Молодые люди до бесконечности сидят в кафешках и обсуждают реформы, которые следует подготовить и провести. Он смотрел на Илону и видел, как она загоралась, описывая ему свои грезы о свободной Венгрии. Девушка говорила о свободе как о какой-то несбыточной мечте, далекой и недосягаемой. Но эта самая свобода была хорошо знакома ему, он с рождения пользовался ею. Илона и ее друзья желали всего лишь того, что у него было всегда и что для него являлось само собой разумеющимся, поэтому он никогда специально и не задумывался на эту тему. Она рассказывала ему о своих арестованных товарищах, посаженных в тюрьму на разные сроки, о людях, которые, как ей говорили, исчезли и о которых никто ничего не знает. В ее голосе был страх, но вместе с тем его подругу наполняло опьянение, сопутствующее глубокому убеждению, что нужно бороться любой ценой. Он чувствовал в ней напряжение и предвкушение опасности, проявляющиеся в моменты решающих событий.

Томас много размышлял в те недели, что они провели вместе, путешествуя, и пришел к выводу, что социализм, такой, каким он его видит здесь, в Лейпциге, построен на лжи. Он начал лучше понимать, что ощущал Ханнес. Подобно своему земляку, Томас осознал, что правда, социалистическая правда, не проста и не едина для всех, но что, напротив, не существует никакой общей правды. Это до крайности запутало картину мира, поскольку он столкнулся с новыми вопросами, требующими безотлагательного ответа. Первый и наиважнейший касался того, как ему теперь реагировать на окружающее, ведь он оказался в таком же положении, что и Ханнес. Должен ли он продолжать свое обучение в Лейпциге? Следует ли ему вернуться домой после завершения учебы? Мотивировка его пребывания в Германии изменилась. Что он скажет родителям? Из дома ему сообщили о том, что Ханнес, бывший в свое время лидером молодежного движения, на страницах газет, на встречах и собраниях рассказывает о своем пребывании в ГДР и критикует социалистический строй. Все это вызвало страшное недовольство и неразбериху в рядах исландских социалистов и, без сомнения, ослабило движение, особенно в свете венгерских событий.

Томас все еще считал себя социалистом, возможно, таковым он и останется. Но социализм, который открылся ему в Лейпциге, был совсем не тем, о каком он мечтал.

И как быть с Илоной? Без нее он не мыслил своего существования. Все, что они делали, они делали вместе.

В последние дни путешествия пара обсудила все эти вопросы, и они пришли к единодушному решению. Илона собиралась продолжать обучение и политическую деятельность в Лейпциге, посещать тайные собрания, распространять информацию и рассказывать о развитии событий в Венгрии. Томас также продолжит учиться, как будто ничего не изменилось. Он вспомнил, как обрушился на Ханнеса с упреками в пренебрежении гостеприимством немецкой компартии. Теперь ему предстояло примерно то же самое, и ему с трудом удавалось убедить самого себя оставаться спокойным.

Чувствовал он себя неважно. Никогда еще ему не приходилось оказываться в столь затруднительном положении. Раньше его жизнь протекала значительно проще, было больше уверенности. Он думал о своих друзьях в Исландии. Что он им скажет? Что у него нет твердой почвы под ногами? Все, во что он так свято верил, теперь стало новым и чуждым. Он знал, что может по-прежнему исповедовать социалистические идеалы равенства и равномерного распределения богатств, но социализм в той форме, в какой его претворяли в жизнь в ГДР, не стоил того, чтобы в него верить или бороться за его воплощение. Перемены в его мировоззрении только начали вырисовываться. Должно было пройти какое-то время, пока новая картина мира вызреет со всей определенностью в его сознании, а пока что ему не хотелось принимать никаких радикальных решений.

По возвращении в Лейпциг он выехал из общежития и переселился в комнату к Илоне. Они спали вместе на старой односпальной раскладушке. Пожилая дама, хозяйка квартиры, поначалу выразила сомнения. Как строгой католичке ей хотелось соблюсти приличия, но потом она согласилась. Немка рассказала Томасу, что потеряла мужа и двоих сыновей в Сталинградской битве, и показала фотографии. И отношения с хозяйкой наладились. Он чинил то одно, то другое в квартире, оказывал помощь, покупал различные кухонные принадлежности и продукты, готовил еду. Его приятели по студенческому общежитию иногда заходили в гости, но у него возникло ощущение, что он отдалился от них. Тем тоже казалось, что Томас не такой веселый, как прежде, и менее разговорчивый.

Эмиль, отношения с которым были самыми тесными, однажды, когда они вместе работали в библиотеке, завел разговор на эту тему.

— У тебя все в порядке? — спросил Эмиль, хлюпая носом. У него был насморк. Наступила хмурая и промозглая осень, и в здании университета стоял холод.

— В порядке? — переспросил Томас. — Да, все в порядке.

— Нет, из-за того… — запнулся Эмиль. — Нам кажется, что ты нас избегаешь, или это глупости?

Томас уставился на Эмиля.

— Конечно, глупости, — ответил он. — Просто так много всего изменилось. Илона… ты знаешь, столько перемен.

— Да, знаю, — озабоченно проговорил Эмиль. — Естественно. Илона и все такое. Тебе что-нибудь известно об этой девице?

— Мне все о ней известно, — рассмеялся Томас. — Да все в порядке, Эмиль. Не переживай.

— Лотар что-то говорил о ней.

— Лотар? Он вернулся?

Томас ничего не сказал своим землякам о том, что товарищи Илоны говорили о Лотаре Вайзере, и о том, какую роль он сыграл в изгнании Ханнеса из университета. Лотар не вернулся к началу учебного года, и Томас только из уст Эмиля услышал о его появлении. Он принял решение держаться от немца на расстоянии, избегать всего, что может заинтересовать того, стараться не разговаривать с ним и не говорить о нем.

— Он приходил посидеть с нами на кухне позавчера вечером, — сказал Эмиль. — Принес свиные ребрышки. У него всегда есть жрачка.

— Что же он говорил про Илону? С чего это он вспомнил про нее?

Томас старался скрыть волнение, но довольно безуспешно. Он был в большом смятении и смотрел в упор на Эмиля.

— Да так, ничего особенного. Только то, что она венгерка, а они ужасные лицемеры, — ответил Эмиль. — Что-то в этом духе. Все только и говорят что о событиях в Венгрии, но никто толком не знает, что там происходит. Может быть, ты что-нибудь знаешь через Илону? Что там творится?