Мои шифоновые окопы. Мемуары легенды - Андре Леон Телли

Сюжет строился вокруг возвращения в мир моды Коко Шанель в пятидесятые годы, которое зависело от ее поездки в Техас, чтобы заручиться поддержкой Стэнли Маркуса, президента Neiman Marcus. Джеральдин Чаплин, дочь Чарли Чаплина, сыграла великую мадемуазель Шанель. Аманда Харлек также появилась на экране в роли журналистки, подруги Коко. Стилистически фильм полность соответствовал эпохе, снимался в Париже и, вероятно, стоил целое состояние. Я не понимал развития сюжета, но это не имело значения. Мне досталось место в самой важной машине, родстере, когда-то принадлежавшем Рите Хейворт. Я сидел впереди вместе с Джеральдин Чаплин. Карл и Анна сидели сзади.

После демонстрации фильма мы прошли через выставочный зал размером с ангар в импровизированный вестерн-бар. Мы с Анной обменялись взглядами, медленно проходя мимо механического быка. Подиум напоминал родео, на полу лежали опилки, а модели выходили в образах американских индейцев и подружек ковбоев.

Крестник Карла Хадсон Крениг, мальчик лет пяти-шести, по задумке – дитя Дикого Запада, вышел на подиум, держась за руку модели. В другой руке у него был небольшой пистолет, который он достал из кобуры, сделанной специально ему по росту. Не было упущено ни одной детали – все безупречно. Сумки Chanel также продолжали тему Дикого Запада и позже продавались в фирменных бутиках по всему миру.

На следующее утро Анна улетела из Далласа, а я задержался. Мне нужно было кое-что обсудить с Карлом. Фотограф Дебора Турбевиль только что скончалась от рака легких, и мне требовалась его помощь, чтобы профинансировать ретроспективу ее творчества. Оглядываясь назад, сейчас я понимаю, что моя затея была обречена на провал: ведь я знал, что Карл никогда не любил говорить на темы, связанные со смертью.

Дебора Турбевиль была одним из великих фотографов-визионеров. Ее книгу «Неизвестный Версаль» (Unseen Versailles) опубликовала Джеки Онассис. Карл заказал Деборе специальный фоторепортаж архивов Chanel от кутюр, где старейшие модели датировались 1927 годом. Съемка должна была проходить в апартаментах Габриэль Шанель, над салоном на улице Камбон, 31, которые оставались нетронутыми со дня ее смерти. Здесь Шанель сидела на огромном замшевом бежевато-сером диване, а редкие книги в сафьяновых переплетах с позолотой были выставлены на простых деревянных полках над диваном. Такого рода эклектичный микс предшествовал современному дизайну интерьеров, который часто можно встретить в роскошных домах Нью-Йорка, спроектированных Анри Самуэлем, Франсуа Катру или Жаком Гранжем.

Карл заплатил мне тридцать тысяч долларов, чтобы я выступил редактором съемок, и поселил меня в моем любимом номере в отеле Ritz. (Я остался еще на три недели после съемок, и все тридцать тысяч пошли на оплату моего счета.) Эта задача – снять архивы Chanel – была идеей Карла, и он сделал мне великий подарок и оказал большую честь тем, что предоставил возможность работать с Деборой Турбевиль. Он ценил ее и ни разу не вмешался в процесс съемок в течение тех трех дней. Она сдала фотографии примерно через месяц после завершения фотосессии.

Мы с Деборой поддерживали контакт на протяжении многих лет, но я был чрезвычайно удивлен, когда мне позвонил ее агент и сообщил, что она находится на смертном одре и одна из ее предсмертных просьб заключалась в том, чтобы я организовал ретроспективу работ, созданных ею на протяжении творческой карьеры.

Я был так тронут этим. На закрытых для публики похоронах мы с ее агентом Мареком обсудили детали. Мы пытались организовать выставку в Санкт-Петербурге, но не сложилось. Я пошел в музей города Нью-Йорка, и там мне сказали, что организовать ретроспективу реально и стоить это будет более четверти миллиона долларов.

Я встретился с Морин Шике, тогдашним президентом Chanel, и попросил денег на поддержку выставки. Я показал ей необычные работы Деборы Турбевиль в красивой черной коробке. Она прониклась. «Убедите Карла, и, если он скажет «да», у вас будут деньги». Эту же самую коробку я привез с собой в Даллас. В то время это имело большой смысл – шоу в Далласе было данью истории Chanel, и тот же смысл был вложен в фотографии Турбевиль. Разве не достойна Турбевиль получить посмертно такой щедрый дар? Мне необходимо было убедить Карла.

Чтобы пробиться к Карлу, требовалось преодолеть барьер в лице Себастьяна Жондо, его водителя и личного охранника. Карл нанял его из компании по перевозкам грузов на фургонах: Себастьян был за рулем грузовика, доставлявшего вещи Карла из Парижа во Франкфурт, когда он обставлял свой дом.

На следующий день я договорился с Себастьяном о встрече с Карлом на позднем обеде в особняке Rosewood Mansion на Turtle Creek, где для Chanel были зарезервированы более сотни номеров. За столом собрались Эрик Пфрундер, руководитель подразделения фотографии Карла в Chanel, телохранитель Себастьян и Брэд, известный манекенщик, у которого было двое сыновей. Старший, Даниэль, был крестником Карла, и с ним обращались как с наследником престола. (Карл купил дом в штате Мэн и отписал его Брэду. Сам он этого дома никогда не видел.)

Я сел в конце стола, а Карл расположился рядом со мной. Я рассказал ему об идее, демонстрируя красивые, запоминающиеся, поэтические образы Деборы Турбевиль. Он приподнял свои темные очки, глядя любопытными, круглыми, как у совы, глазами, пока я перелистывал страницы с коллекцией, состоявшей примерно из тридцати изображений.

Карл выдержал паузу, а затем ответил: «Мне нужно подумать». В этот момент по выражению его лица и языку тела я уже понял, когда он покидал меня, чтобы пообщаться с другими гостями за столом, что он не собирается что-либо делать в память Деборы Турбевиль.

Возможно, мне следовало быть дальновиднее и предложить выставку, в которую вошли бы работы Деборы Турбевиль и Карла Лагерфельда. Ну почему я не догадался сказать: «Карл, было бы здорово собрать выставку фотографий ранних работ Шанель, которые сделала Дебора, и твоей первой коллекции 1983 года?» Или что-нибудь еще, что могло привлечь внимание к самому Карлу, которое он так любил. Эго Карла не позволяло ему поддержать другого фотохудожника, поскольку он также был фотографом, почти два десятилетия снимавшим рекламные кампании Chanel как от кутюр, так и прет-а-порте. Возможно, ему и нравились работы Турбевиль, но теперь она умерла.

Атмосфера за ужином было прохладной. Мало того что я дал маху, я сделал это на виду у новой клики Карла. Некоторые очень завидовали, что я сидел на шоу в кабриолете Риты Хейворт рядом с Джеральдин Чаплин, а также Анной и Карлом. Это, должно быть, стало последней каплей. Я раздражал его новых фаворитов, а теперь еще и осмелился просить денег на поддержку другого художника? Гильотина опустилась. После десятилетий дружбы я наконец пополнил список стертых, удаленных личных и профессиональных друзей, которые больше не представляли для Карла никакой ценности. Единственные, с кем он никогда не ссорился, были люди, наделенные большой властью, такие как принцесса Монако Каролина.

Карл Лагерфельд больше никогда мне не писал и не звонил. В Chanel меня удалили из списков приглашенных на показы и получателей рождественских подарков.