Я – Элтон Джон. Вечеринка длиной в жизнь - Элтон Джон

Мы полетели на Монтсеррат[168], записываться на студии Джорджа Мартина. Продюсер Крис Томас собрал там отличную команду инженеров и звукооператоров: Билл Прайс, Пегги Маккрири, которая прилетела сразу после работы с Принцем, и девушка из Германии Рената Блауэл. Некоторые композиции предыдущего альбома Jump Up! я тоже записывал здесь, но сейчас все было по-другому. Приехал Берни, и впервые после выхода Captain Fantastic в 1975 году прежняя группа Элтона Джона окончательно воссоединилась. Снова заработал старый, хорошо смазанный механизм, но наш новый альбом получался совсем не похожим на то, что мы делали в семидесятые, – он звучал по-настоящему ново и свежо. Я играл на фортепиано, но много экспериментировал и с синтезатором; в итоге песни словно искрились: I Guess That’s Why They Call It The Blues, Kiss The Bride, Cold As Christmas. А I’m Still Standing звучала как визитная карточка всего альбома. Текст этой песни на самом деле об одной из бывших девушек Берни, но я считал, что его вполне можно воспринимать как обращение к американскому лейблу, с которым я сотрудничал. Эта звукозаписывающая компания, говоря по правде, оказалась настоящей занозой в заднице.

Основанный в 1980 году «Геффен Рекордз» был относительно новым лейблом, но с ним успели поработать звезды первой величины: Донна Саммер, Нил Янг, Джони Митчелл и Джон Леннон. Всех приманила репутация Дэвида Геффена – это он в семидесятые привел к успеху группу The Eagles и Джексона Брауна[169]. К тому же лейбл обещал артистам полную свободу действий. Но мой первый альбом, записанный в сотрудничестве с ними в 1981 году – The Fox, – показал довольно слабые продажи. Jump Up! расходился лучше, и все же единственным безоговорочным хитмейкером лейбла стал Джон Леннон – да и то потому, что его убили. Незадолго до смерти Джона альбом Double Fantasy, записанный вместе с Йоко, получил неважные отзывы и продавался слабо. Убийство Джона подогрело интерес покупателей – согласитесь, довольно жуткий способ поднятия продаж. Геффен запаниковал и начал делать глупости. Уволил продюсера Донны Саммер Джорджио Мородера, который в буквальном смысле выпестовал каждый ее прежний хит. Джони Митчелл навязали в аккомпаниаторы синтезаторного вундеркинда Томаса Долби, чье творчество гармонировало с музыкой Джони примерно так же, как хор тирольского йодля. И, наконец, лейбл начал бороться с непредсказуемостью Нила Янга, то есть, по сути, пытались перекроить саму личность Нила. Все это мне активно не нравилось, и я решил, что I’m Still Standing прозвучит как своего рода упредительный выстрел – мощная, яркая, динамичная композиция с посылом «Иди-ка ты куда подальше».

Для такой песни мне требовался мощный, яркий, динамичный клип, и Рассел мне это обеспечил. Он развернул поистине широкомасштабное действо – съемки с вертолета, легионы танцоров в костюмах и с бодиартом; в Ниццу доставили мой кабриолет «Бентли», чтобы на нем я курсировал по набережной Круазетт. Планировалась постановочная хореография, и даже предполагалось, что я тоже буду танцевать – по крайней мере, об этом шла речь вначале. Я продемонстрировал хореографу Арлин Филлипс движения, отработанные на танцполах «Криско Диско» и «Студио 54». Явно шокированная, она побледнела, после чего мое участие в танцевальных сценах свели практически к нулю: единственное, что я делал, так это щелкал пальцами и шагал вдоль берега в такт музыке. Очевидно, Арлин испугалась, что своими зажигательными движениями я отодвину на второй план профессиональных танцоров. Правда, позже она сказала, что никогда в жизни не работала ни с кем, кто бы танцевал так плохо, как я. Но, очевидно, это был очень умный двойной блеф, призванный спасти ее учеников от позора.

Съемки начинались в четыре утра и продолжались весь день. С заходом солнца объявляли перерыв, я шел к себе в отель «Негреско», чтобы освежиться перед ночной сменой. Как-то раз в лобби я столкнулся с Саймоном Ле Боном, вокалистом группы «Дюран Дюран». Оказалось, они в городе, и прямо сейчас собираются немного посидеть в баре. Не хочу ли я присоединиться? Мы с ним были не слишком хорошо знакомы, но я решил, что небольшая порция спиртного меня взбодрит. Я как раз раздумывал, что бы такое заказать, и тут Саймон спросил, пробовал ли я раньше коктейль «Водка-мартини». Я не пробовал. Ну так пора попробовать, заявил он.

Все, что происходило дальше, я знаю только со слов других. Боюсь, я ничего не могу подтвердить или опровергнуть, потому что последнее, что я помню, – как сидел за столиком и думал, что «Дюран Дюран» – отличные ребята и что «Водка-мартини» пьется на редкость легко. В течение часа я опрокинул (здесь показания разнятся) шесть или восемь коктейлей, сопроводив их парой дорожек кокса. Затем я направился на съемочную площадку, потребовал включить камеры, разделся догола и начал кататься по полу. Там же находился Джон Рид, который снимался в массовке в костюме клоуна. Он пытался меня остановить, и его вмешательство меня разозлило. Причем разозлило настолько, что я вмазал ему кулаком в лицо. Некоторые свидетели утверждают, что я сломал ему нос. Услышав их слова, я понял, откуда взялась боль в руках, – и тут же пришел в ужас. Никогда во взрослой жизни я никого не бил – ни до этого инцидента, ни после. Ненавижу физическое насилие; из-за этого меня не заставишь смотреть регби. Но уж если и довелось однажды нарушить правила и ударить кого-то в лицо, то Джон Рид, пожалуй, единственный приемлемый вариант. Это же он наподдал мне тогда в ванной, так что пусть считает, что мы квиты.

Джон заметался по площадке, схватил ключи от «Бентли» и умчался в ночь. Следующая весть о нем дошла назавтра – он позвонил в офис «Рокет» и визгливо потребовал срочно связаться с «анонимными алкоголиками». Всю ночь он гнал машину до Кале, там въехал на паром до Дувра и мгновенно отключился. В Дувре к парому прибыл эвакуатор. Водитель и его сменщик, что вполне понятно, пришли в смятение: им предстояло транспортировать в Лондон кабриолет «Бентли», за рулем которого сидел человек в костюме клоуна, в полном гриме и в крови. После отбытия Джона кто-то еще попытался натянуть на меня одежду – как мне сказали, это все же удалось сделать после нескольких попыток. И Боб Хэлли потащил меня наверх. На этот раз свое неудовольствие я выразил иначе – разгромил его гостиничный номер. В качестве финального штриха бросил на пол его шляпу и несколько раз топнул по ней ногой, потом добрел до своего номера и отключился.

Мы с Бобом сидели на кровати в состоянии, близком к истерике. А что еще делать в такой ситуации? Только выть от смеха – а потом звонить людям и просить прощения. Тогда мне следовало всерьез задуматься о моем образе жизни. Но, как вы можете догадаться, я повел себя противоположным образом. Главное, что я вынес из череды жутких событий в Ницце… сейчас, секундочку… что нужно пить больше «Водка-мартини». С тех пор каждый мой вечер начинался так: четыре-пять коктейлей, затем поход в ресторан – если в Лос-Анджелесе, то чаще всего в «Л’Оранжери», за ужином – полторы бутылки вина, затем домой, к кокаиновым дорожкам и сигаретам с марихуаной. Косячки я полюбил, потому что они давали дополнительный бонус – после курения я вырубался и начисто забывал, что творил вечером. Иногда кто-то чувствовал необходимость позвонить и напомнить мне о моем вчерашнем поведении, и тогда я искренне извинялся. Помню один нелицеприятный телефонный разговор с Берни после посещения лос-анджелесского ресторана «Ле Дом», частью которого я владел: как сказал Берни, там я напился до бесчувствия и произнес (на мой взгляд) очень забавную речь, во время которой несколько раз упомянул мать Джона Рида в оскорбительной форме. Мне легче было узнавать о своих эскападах от третьих лиц и задним числом. Я обманывал себя, говорил себе, что на самом деле я не такой, что это все досужие сплетни или что это единичный случай и такого больше не повторится. Впрочем, чаще всего никто не осмеливался честно рассказывать мне о моих выходках. Неотъемлемый атрибут успеха – ты словно получаешь лицензию на отвратительное поведение, и лицензия действует, пока твоя звезда не закатывается. Есть и второй вариант: ты берешь себя в руки и усилием воли прекращаешь безобразие. Но в то время мне не грозило ни то, ни другое.