Ловушка для княгини - Татьяна Луковская

И всадники появились, небольшой отряд приехал не с запада, как ожидалось, а от Дмитрова, с полуденной стороны. Настасья еще издали сразу признала скакавшего впереди одного из ближайших гридней Всеволода Путшу. Вот только самого Всеволода меж дмитровских гостей не было. Неприятные предчувствия перехватили дыхание, словно невидимая рука легла на шею и начала душить.

Гонцам отворили ворота, они въехали в град. Настасье хотелось выбежать навстречу, но сдержалась. Князь Чернореченский повелел привести посланника Путшу в гридницу. Крепкий, хоть и приземистый, дмитровский гридень тряхнул темно-русыми кудрями, быстро стрельнул глазами в сторону Настасьи и вежливо поклонился князю и княгине Чернореченским.

— С какими вестями пожаловал? — с видимым спокойствием спросил Димитрий, скользя по гонцу испытывающим взглядом.

— Наш князь, Всеволод, з-зла на княгиню свою не д-держит, — с легким заиканием произнес гонец, — отпускает ее с добром. В-велел кланяться.

«Отпускает?» «Что значит «отпускает»»? — голова начала кружиться, а лицо кудрявого гридня расплываться. «Стоять, сильной надо быть!» — приказала себе Настасья, выпрямляясь.

— Это все? — так же с ледяным спокойствием произнес Димитрий.

— Все, к-княже, — еще раз поклонился Путша.

— Здрав ли княжич Иван и княжна Параскева? — сухо произнесла Настасья, не узнавая своего такого же спокойного, как у отца голоса.

— Все з-здравы, — не выдержал взгляда карих очей гонец и отвел глаза.

— Ну, так не держим, можешь возвращаться, — поднялся Димитрий, небрежно махнув гонцу рукой.

— А куда спешить? — вдруг тоже поднялась Елена, легкая усмешка заиграла на ее губах. — Пусть гостюшки переночуют, в баньке попарятся, чай, добрую весть принесли, князь же Всеволод зла не держит, так ведь? — сделала она шаг к растерявшемуся гонцу.

— То т-так, светлейшая, так, — растерянно закачал головой Путша, — что с полюбовником с-сбежала, князь не… гневается.

— Вот видишь, новость-то какая славная, — хлопнула Елена в ладоши. — Эй, — кликнула она своих гридней, — попарить гостей, да покрепче.

— Да мы п-поедем, пора уж нам, — попятился Путша, шарахаясь от чернореченских воев, — к-князь велел сразу назад ехать.

— Успеете, — рявкнул Димитрий, поддержав жену.

Настасья уже плохо соображала, что происходит, ей уж то было не интересно, развернувшись, она побрела, не разбирая дороги. «Отпускает! Что дурную животину! Вот так, не разобравшись! А Параскева, неужели ему все не рассказала, как Борятка сына его чуть не убил, как я спасти Ивашу хотела, неужели пощечину лишь вспомнила? Как же так? Или он ей не поверил, настолько его там накрутили? Отпускает!»

Дорогу ей перегородил Кряж, неожиданно вывернувший из-за угла.

— Слышал, Путша приехал? Сказал, Всеволод меня отпускает, — страшным голосом промолвила Настасья. — Не жена я ему больше. Так вот.

— Путша — десная[1] рука Всеволода, и в степь с ним ходил, — пробормотал Кряж. — Неужто все правда? Дак это он сгоряча, должно, прямо из Дмитрова Путшу заслал, до Бежска еще не добравшись, а с княжной встретится, она ему все поведает, как оно на самом деле было, так и передумает.

Кряж, как мог, подбадривающе улыбнулся.

— После такого позора, я сама уж не поеду, чай, я княжья дщерь, а не холопка ему. Ты можешь в Дмитров вернуться, коли пожелаешь, я не держу, — Настасья больно прикусила губу, чтобы не расплакаться.

— Я сейчас тебе, княгиня, непотребство скажу, уж прости, — Кряж отступил к стене, показывая, что не преграждает ей дорогу, и она может идти дальше, коли не захочет слушать, — сейчас скажу, а больше никогда и под пытками не вырвут. Коли б ты ровней мне была, а не княжьей дщерью, я б за тя поборолся бы, да хоть и за мужем ты б была, грех бы на душу взял… Зла я те не сделаю, при тебе верным псом останусь, просто ты понять должна, что за такую как ты и помереть можно… И князь Дмитровский то поймет… да, видать, поздно уж будет.

Кряж совсем запутался в словах, глубоко вздохнул, опуская голову.

— Благодарствую, — кисло улыбнулась Настасья и тяжелой походкой сломленного человека пошла прочь.

В холодной неотапливаемой светлице, было отчего-то невыносимо душно, воздуха не хватало. Настасья одно за другим отворяла законопаченные на зиму окна, жадно глотая морозный воздух.

— Да что ж ты делаешь?!! Дурная!!! — зашумела на нее Елена, кидаясь затворять ставни обратно.

— Жарко, — разрыдалась дочь, сползая на лавку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Да от него ли гридень? Да может засланный? Сейчас наши молодцы его «порасспрашивают» душевно.

— Не надо, отпустите, — прошептала Настасья, — няньку с девками надо оттуда забрать, коли живы еще. Вели послать, а то может уж бредут пешими, а мороз.

— Пошлю, да разобраться же надобно. Чего ж ты так-то сразу… — Елена обхватила дочь за плечи. — Ну, а коли и все так, ну свет же не померк, вон весной уж пахнет.

— Я теперь из терема выйти не смогу, всяк надо мной насмехаться станет, — Настасья утерлась краем убруса.

«Да, вот почему я раскисла, мне просто пред людьми стыдно, а на князя моего мне плевать, не люб он мне больше и имени его уж не помню, и лица… нет его более, в снегах половецких сгинул».

— Да кто над тобой смеяться будет? — возмутилась мать. — Спасительница града, уж всем известно, что ты Ростислава привела. Сил много Давыд собрал, и отцу бы одному не одолеть. Да народ тебе ноги готов целовать, горой за тя встанут, — Елена говорила пламенно, с напором, пытаясь достучаться до дочери. — А епископу я сама отпишусь, мужа тебе сейчас же искать станем.

— Не надобно, в монастырь хочу, покоя и тишины, — выдохнула Настасья.

— Вот еще чего, — фыркнула мать, — найдем, да пусть локти кое-кто кусает.

Настасья что-то упрямо хотела возразить, но дверь с грохотом отворилась, ударившись о стену.

— Ой! — и сама испугалась молоденькая холопка, что так шумно ввалилась к хозяйкам.

Елена вопросительно приподняла бровь.

— Князь Дмитровский пожаловал, сам, в малой дружине, и при нем княжич с княжной, детишки его, — затараторила холопка.