Счастливы не только дураки. Как разобраться в людях и в себе. Механизмы поведения - Виктор Пономаренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наркомания – это многолетнее наслаждение смертью.
Разврат притупляет чувства, губит душу, но создает видимость наполненной событиями жизни.
Человек вступает в отношения не для того, чтобы в них заглохнуть, как растение в неухоженном саду, а чтобы расцвести и далее регулярно цвести и плодоносить. Если не получается – к чертям такие отношения. А кое-кто решает, что и к чертям такую жизнь.
Спросите любого алкоголика, когда он утратил вкус к жизни, потерял веру в себя, и он ответит точно. С привязкой к дате, к конкретному событию. Даже если не захочет отвечать, то, по крайней мере, он поймет этот вопрос.
Мы много говорили о том, что наслаждаются жизнью только счастливые – «соучастливые» – люди. А несчастливые – тяготятся своим существованием. Теперь скажем резче: люди в принципе не могут жить в несчастье.
Счастье – реализация системы потребностей, необходимых жизненных условий. И, как это бывает с хронически неудовлетворенными потребностями, человек вначале пытается заполнить пустоту заменителями, суррогатами. Хоть какими-нибудь.
Припоминаю историю из телевизора[44] – куда же от него денешься! Молодая женщина в студии бросала горькие и, увы, заслуженные упреки своей матери. Та родила ее вне брака, потом оставила, совсем маленькую, на попечение дальним родственникам, а сама пустилась в загулы, спилась, попала в тюрьму и теперь – совсем уже больная и дряхлая – где-то «бомжевала». Грустная и, увы, банальная повесть.
Так нам – приглашенным экспертам – вначале показалось. Пока не были предъявлены фотографии этой матери-«кукушки» в молодости. Женщина редкой – чистой и породистой – красоты! А затем представили и портрет ее несостоявшегося мужа – африканца царских кровей. Вот это пара! Вот это лавстори!
Они познакомились в Советском Союзе, влюбились друг в друга до умопомрачения. Мало думая о последствиях, стали жить вместе и даже зачали ребенка – плод их любви. Мужчина, очевидно, не сомневался в своих серьезных намерениях. Женщина по праву считала себя невестой, почти женой. Он только попросил ее немного подождать, пока он съездит домой, расскажет о ней своим родителям, которые, конечно же, будут рады женитьбе сына. Только туда и сразу обратно. Одна нога здесь, другая там.
Он уехал. И больше никогда не вернулся к ней… Женщина родила девочку-мулатку. Какое-то время она ждала – вдруг он все-таки приедет, – а потом перестала. И круто изменила свою жизнь. Как говорится, пустилась во все тяжкие. Пристрастилась к спиртному, потеряла счет любовникам-собутыльникам. А потом и вовсе влипла во что-то криминальное. Жизнь пошла под откос.
В телестудии повзрослевшая дочь рассказывала со слезами на глазах, как она, маленькая, ждала маму. Как мечтала ее увидеть вопреки реальности. Как бегала за этим на автобусную остановку в селе, где жила, и мокла там в бесплодном ожидании под проливным дождем.
Слушая эту девушку, я представлял себе ее мать. А ведь она тоже ждала любимого человека, прильнув к оконному стеклу. Тоже бросалась вдогонку за почтальоном – нет ли для нее письма из Африки? Тоже мокла под холодным дождем, понимая, что никто ее не обнимет, не укроет, не спасет от гибели – к чему уж тут заботиться о здоровье!
Осознав потерю, глубину своего несчастья, эта женщина стала убивать себя. Алкоголем, развратом, тюремным туберкулезом. Наверное, разгульная, бездумная жизнь сперва приносила ей облегчение, приглушала душевную боль. Служила тем самым суррогатом счастья, о котором я упомянул ранее. Но потом наступил закономерный распад личности, пришла социальная смерть. Перед нами в студии предстала руина, бывшая когда-то женщиной.
Помню, я призывал молодую мулатку не быть столь категоричной в оценках и, в целом, в своем отношении к матери. Ведь, вполне возможно, отталкивая дочь от себя, мать спасала ее. Как никто другой, эта женщина понимала тогда, что погибает, спускается в ад.
И еще: дочери часто повторяют судьбы матерей, даже если категорически этого не желают. Сейчас девушка обижается на мать. Хлещет, как говорят, свою обиду чайными стаканами. Имеет на это право. Но и ее мать – некогда юная красавица – погибла, по сути, из-за обиды на жениха-предателя. И тоже имела право обижаться, ведь так? Видимо, им обеим – дочери и матери – свойственно растворять себя обидой, как кислотой.
Столкнувшись с несчастьем, разбившись об него, как об гранитную скалу, мать заполнила свои дни событиями, ничего общего с подлинным счастьем не имеющими, но хоть как-то имитирующими его.
Представим: вот она встречается с очередным мужчиной. Она уже пристрастилась к спиртному, поэтому вглядывается – принес ли тот вожделенную бутылку? – Принес! Ура! День удался. Снова попойка, грязный во всех отношениях секс, пьяная драка… Встречи, расставания, надежды, отказы, разочарования и снова надежды на что-то, чего еще не было в опыте, – это же наполненность жизни смыслом, разве нет? Но каким? Разумеется, деструктивным. Такой образ жизни медленно, но верно убивает человека. А этот человек, получается, только того и желает. Несчастливая жизнь наполняется движением к суициду. И это закономерно, увы.
А что же дочь? Зачем этой девушке понадобилась встреча с давно покинувшей ее матерью? Не потому ли, что желание все-таки выяснить с матерью отношения стало для дочери навязчивой идеей? Если это так, то молодая женщина – в опасности. Она тоже наполняет жизнь обидой к своему печальному прошлому, поскольку больше ее наполнить нечем. По сути, она также разрушает себя обидой, как ее мама. Сейчас девушка во цвете лет, но что же будет дальше?
Это следует понимать, и этого надо избегать всеми силами. Я высказал свое опасение тогда, на передаче. Надеюсь, был услышан. Хотя полной уверенности нет.
Оглянемся вокруг: как много поступков, как много избранных людьми линий поведения на самом деле являются суррогатами смыслов, заменителями счастья!
Вот, к примеру, человек борется со своими родственниками за наследство. Кипит энергией, фонтанирует идеями новых интриг, изворачивается, лжет, подличает. И при этом видит цель – «двушку» в спальном районе и подержанный автомобиль. Все это может стать его собственностью, если он, по его убеждению, не оплошает. Окружающие пробуют его усовестить: угомонись, дескать; тебе и так есть где жить, на чем ездить – зачем же ты разрушаешь последнее, что связывало тебя с родней? Ведь, прости за прямоту, сдохнешь ты от тоски, в одиночестве, всеми отвергнутый за свою неуместную алчность! Разве ты этого не понимаешь?
А он, представьте, понимает все. Но попробуйте лишить его этой войны, этих будоражащих стрессов – и он останется в полном вакууме. Ничего другого ведь нет. Я говорю о случаях, когда действительно у человека в жизни есть только его скандалы, его тяжбы, его доносы, его угрозы, его измены, его иллюзии. Суррогатные востребованность и самореализация – при этом не созидательные, а разрушительные – часто становятся единственным мотивом поведения человека. А окружающие недоумевают: он, что, с ума сошел – так крушить все, чем нормальные люди дорожат! Да просто осквернение себя и всего, до чего способен дотянуться, – единственное, что этот человек готов себе позволить. По-другому он не умеет. Образно говоря, он этим дышит. Но вдыхает не свежий воздух, а смрад отхожего места. А какая у него альтернатива, если свежего воздуха нет? Вообще не дышать?! – То-то и оно. Качество жизни при этом стремится к нулю. Жизнеспособность иссякает. Но существование еще какое-то время длится. Остается лишь иллюзорно принимать его за норму.