Темная комната - Рэйчел Сейфферт

– Эй!

Стекло запотевает от дыхания, он быстро протирает его рукавом. В доме по-прежнему тишина.

Михино «эй!» гремит в ушах, как гром среди ясного дня. Там, на веранде, он замечает, как у него дрожат руки, дрожат и понемногу успокаиваются. Помявшись на крыльце неприветливого безмолвного дома, Миха откатывает велосипед на другую сторону улицы и садится на низкий забор напротив. Здесь ему уютнее; руки в карманах, ладонь сжимает фотографию деда.

Только бы он вспомнил деда.

Только бы вспомнил, мне так этого хочется – и так не хочется.

Миха поднимается и идет. Бросает велосипед и идет. Доходит до одного конца улицы, потом до другого. Бегут минуты, показались какие-то люди, машина и тут же пропали из виду. Он снова садится.

Такого он не предвидел.

Уже поздно; к ногам через всю улицу протянулись тени. С такого расстояния, через дорогу, дом выглядит иначе. Возможно, не таким уж и пустым. Вот за занавеской показался огонек, он приближается к окну. Что ж. Отсюда, с другой стороны улицы, Миха легко может представить, что в доме кто-то есть. Стоит себе за дверью или прячется за окном; сидит тихо и неподвижно, покуда незнакомец стучится в окно.

У Михи нет часов, и он не знает, сколько времени он здесь провел. Два часа. Три. Больше.

Солнце уже не жарит. Но еще не вечер, и уезжать рано. От сидения занемели ноги. Он прохаживается взад и вперед, пока ноги не начинает колоть, а потом расшнуровывает ботинки и трет ступни. Подняв голову, Миха обнаруживает, что он здесь не один.

На крыльце стоят и смотрят на него старик и пожилая женщина.

– Вы Иосиф Колесник?

Подхватив велосипед, Миха устремляется через дорогу. Он их и не заметил. Наверное, они подошли со стороны сада. По той дорожке. Увидев у старика сумку с продуктами, Миха думает: «Как хорошо, значит, он ходил в магазин. Ходил в магазин, а не прятался».

– Вы Иосиф Колесник? Вы говорите по-немецки?

– Да.

– Вы правда Иосиф Колесник?

Старик молчит. Миха останавливается.

– Вам позвонили? Мне сказали, что вас предупредят.

– Да.

Миха снова трогается с места. Он не знает, что сказать. Три часа ожидания. Солнце садится, а он никуда отсюда не уходил, чтобы не пропустить его. Боялся, что он придет, и что не придет, тоже боялся. И вот он пришел.

– Скажите, можно задать вам несколько вопросов? Всего несколько? Вы разрешите?

– О чем?

Старик поднялся на третью ступеньку, жена остановилась ниже, у него за спиной. Сунув руку в карман, Миха нащупывает гладкую, глянцевую поверхность снимка.

– Меня зовут Миха.

Миха протягивает дрожащую руку, а фотография остается в кармане. Старик перекладывает сумку в другую руку, но не реагирует.

– Меня зовут Михаэль Лехнер.

– Вы немец?

– Да.

Старик поворачивается к жене, та, взяв его за руку, что-то говорит. Как будто зовет его уйти; как будто просит его, чтобы прогнал Миху прочь.

– Я был в музее. Мне сказали, что вы все помните.

Женщина продолжает говорить. На ответ старика тяжко вздыхает. Миха ждет, когда же с ним заговорят. Но они только смотрят на него; он тоже смотрит на них и вдруг ужасается тому, что он собирался сделать. Реакции, которую бы это вызвало.

Нет.

Слишком трудно. Во рту солено. Гортань саднит от отчаяния.

А если бы он вспомнил деда? Хорошее бы вспомнил? Было ли там вообще хорошее или одно только плохое?

Подкатывают слезы. Миха чувствует их в груди, чувствует, как они подступают к глазам. Старик спрашивает:

– Помните что?

Миха не отвечает, стоит не шевелясь.

Если я покажу, тогда он скажет: да, я был с ним знаком, или скажет: нет, я такого не знаю. Это будет уже кое-что. Хоть какой-то результат.

Миху прошибает пот.

– Постойте.

Нет, слишком трудно. Слова не идут, только слезы.

– Простите.

Дыхание перехватывает, глаза наполняются влагой.

– Простите.

Не отпуская велосипеда, он утыкается лицом в рукава, пытаясь укрыться от дневного света.

– Минуточку.

Женщина сходит с крыльца. Достает из авоськи рулон туалетной бумаги, отматывает и протягивает кусок Михе. Он вытирает лицо и нос. Женщина отрывает еще кусок. Иосиф Колесник смотрит под ноги. Его жена берет у Михи велосипед и, прислонив его к забору, уходит в дом.

Старик поражен. У него во дворе плачет немецкий парень. Миха боится, что еще и рассердил старика, но тот молчит. Он опускается на ступени веранды. А Михе нестерпимо хочется сесть рядом, прислониться к гладким деревянным перилам. Его жена выносит Михе водки и носовой платок, но она явно недовольна. Миха знает, она хочет, чтобы он ушел, и муж ее хочет того же. Перестань плакать и иди.

– Иосиф Колесник.

Старик прижимает руку к груди.

– Елена Колесник, моя жена.

Та кивает, и тогда старик встает.

– Пожалуйста, уходите.

Он произносит это тихо, подступая к Михе, спускаясь ниже на ступеньку.

– Это было давно. Худое время. Я старик. Пожалуйста, уходите.

Странно, что он говорит «пожалуйста». Есть в этом какая-то неспешность, доброта. Он протягивает руку; и этим жестом гонит Миху прочь от своего дома.

Миха теперь так к нему близко, что может заглянуть в глаза, но не заглядывает. Может показать дедов снимок, но не показывает. Слишком это трудно, к тому же начинает смеркаться. Он садится на Андреев велосипед и уезжает.

* * *

К дому Андрея он подкатывает уже затемно. Дома никого нет. Миха моется, бреется и ложится в постель. Не выключая света, лежит и смотрит в стену, а воспоминания о прошедшем дне болью отдаются в голове.

Позже, постучавшись, входит Андрей с ужином на подносе.

Миха протягивает ему свой бокал пива, сам пьет из бутылки. Миха ест, а Андрей молча сидит рядом. У Михи все еще припухшие от давешних слез веки; Андрей не мог этого не заметить. Он сидит с Михой, и Миха рад.