Обман - Андерс де ла Мотт

Он протянул ей визитную карточку, и она машинально сунула ее в карман.

– Будем на связи, Эскиль, – сказал он затем Стигссону, забираясь на заднее сиденье большого черного «Вольво».

Дверца захлопнулась, шофер включил передачу, и за мгновение до того, как машина тронулась, Саммер быстро взглянул на нее в боковое окно. Она попыталась выдавить из себя что-то напоминающее улыбку, ища малейших признаков подтверждения с его стороны. Но ни один мускул на его лице не дрогнул.

Автомобиль завернул за угол и исчез, гремя в горку по булыжной мостовой.

– Да, видите ли, Нурмен… – заговорил с ней Стигссон как раз в тот миг, как она собралась уходить. – Мы нашли банковскую ячейку, бывшую в распоряжении вашего брата…

Он намеренно сделал паузу, и она чуть было не попалась в эту ловушку. Но в последний момент прикусила язык.

– Вы что-то об этом знаете? – продолжил он, не получив никакой реакции с ее стороны.

Ребекка только покачала головой.

– В последнее время мы с Хенке почти не общались…

– Да, вы говорили об этом еще тогда, в СЭПО; при этом вы появились у него в квартире как раз в тот момент, как мы проводили здесь обыск…

И снова Ребекка не стала ничего отвечать. Пока она ничего не говорит, он не может уличить ее в какой-либо лжи. Однако такая тактика, вопреки ее ожиданиям, ничуть не раздражала Стигссона.

– Вы, Нурмен, указаны в качестве совладельца ячейки, так что я могу предположить, что вы знали, что находится внутри.

Она покачала головой.

– Ничего, Нурмен. Ячейка была пуста.

– А-а… – произнесла она, изобразив максимальное равнодушие.

– К счастью, в банке очень продвинутая система безопасности…

Она почувствовала нарастание сердцебиения.

– Там множество камер, примерно как в полицейском управлении…

Стигссон снова сделал паузу, попытавшись что-то у нее выудить, а Ребекка просто рассматривала брусчатку. Какого числа она приходила в хранилище? Она думала о камерах, тихо считая про себя. Семь, восемь, девять…

– Вы что-то хотите мне рассказать, Нурмен? – Его голос вдруг стал как-то дружелюбнее. – По словам Рюнеберга, вы – великолепный телохранитель, жемчужина отдела, так он, кажется, вас назвал…

Она подняла глаза и встретилась с ним взглядом. Стигссон склонил голову набок.

– Конечно, мы заступаемся за своих. Стараемся помочь коллегам, попавшим в трудную ситуацию…

Снова пауза. Ребекка открыла рот, чтобы что-то сказать, но пару секунд помедлила.

– Да?.. – подбодрил ее он.

– Семь, – сказала она.

– Чт-т-о?

Наконец он потерял контроль над своим лицом, оно стало подергиваться.

– Семь дней, ведь банки же в течение этого срока хранят свои видеозаписи? Во всяком случае, так было, когда я сидела дознавателем…

Рот Стигссона захлопнулся, как мышеловка. Прежнее, почти отеческое выражение лица как ветром сдуло. Но это уже не имело значения. Его блеф был очевиден, и они оба это знали. Нет никаких видеоматериалов, ничего, что могло бы как-то установить ее связь с хранилищем. Все было стерто несколько дней назад.

– Вы еще что-то хотели у меня спросить?

Стигссон промолчал, поэтому Ребекка махнула рукой стоявшему чуть поодаль Рюнебергу, а затем повернулась, чтобы уходить.

– Мы запросили у банка списки посетителей… – произнес Стигссон, когда она уже успела отойти на несколько метров. – Мы получим их через несколько дней, так что, думаю, Нурмен, мы скоро увидимся снова…

* * *

Эйч Пи проснулся оттого, что все тело его трясло, как отбойный молоток. Конечно, сейчас разгар лета, но все же переночевать на улице под брезентом на чьем-то катере – не такая уж гениальная идея. Нужно как-то согреться, немедленно. Но тело не слушалось. Голова раскалывалась, во рту сухость, ноги-руки – как переваренные макароны. Попытавшись перевернуться на живот, Эйч Пи вдруг обнаружил у себя в трусах какой-то мокрый ком. Сначала он подумал, что это свернутая пачка купюр, извлеченная им из стеклянной банки, закопанной в сотне метров отсюда в лесу. Но затем вспомнил, что засунул ее в один из передних карманов брюк.

И только через несколько секунд он понял, что это было.

Вот черт!

Цепляясь за борт, Эйч Пи попытался встать на ноги. Вонь, шедшая из брюк, была невыносимой, желудок судорожно сжимался. Потребовалось громадное усилие, и он встал. Палуба под ним качалась, пришлось согнуть колени. Он упал плашмя, ударился подбородком о скамью – и так и остался лежать, растянувшись на палубе. Пищевое отравление, вот это ирония судьбы, мать ее! Он не ел нормальной пищи уже много недель, в принципе сидел только на сардинах и белой фасоли из банки. Но когда наконец-то заглотил целый кебаб, тот оказался стафилококковой бомбой с чесночным соусом…

Желудок снова свело, от чего он свернулся калачиком.

О, блииииин!

Эйч Пи попытался снова встать на карачки, но все бесполезно. Из него ушли все силы, тело бил страшный озноб. Но необходимо срочно отсюда выбираться, иначе только осенью Ниссе, или как там еще зовут хозяина чертовой посудины, найдет его окоченевший труп.

Уже было очень поздно, и та часть пролива Польсундет, где был пришвартован этот старый катер, едва ли особенно посещали люди даже в дневное время. Падение на палубу выколотило из Эйч Пи последние силы, но если он не хочет повторить судьбу Этци, тирольского ледяного человека[77], ему так или иначе придется отсюда выбираться. Живот снова скрутило, и он опять притянул колени почти что к ушам. Холодное вязкое месиво в штанах немного продвинулось выше по пояснице.

Ах, ты ж мать твою…

Он дождался конца спазма, затем собрал все силы и встал на четвереньки. Причал был всего в полуметре от него.

Уперевшись одной стопой в палубу, Эйч Пи напряг мышцы бедер и все-таки встал. Ноги дрожали, но он удержался в вертикальном положении. Шаг вперед, еще один… Он приподнял одну ногу, целясь ступить на причал. Но внезапно опорная нога подогнулась, и он полетел спиной в темную воду.

В попытке выплыть Эйч Пи бешено барахтал руками и проглотил несколько литров воды. На какое-то мгновение ему показалось, что он снова на нарах в дубайской тюрьме, где полицейские топили его, пытаясь выбить признание. Но тут кончики пальцев ног коснулись озерного дна, и паника слегка унялась.

Еле-еле он выбрался на берег и кое-как сел, прислонившись спиной к стволу дерева. Несколько раз судорожно глотнул воздух, после чего изо рта у него вырвался фонтан зеленой меларенской[78]воды. Раз за разом его рвало этой самой водой, она выходила и через рот, и через нос, пока желудок не оказался выжат как лимон. И сам он – тоже…