Кавалер по найму - Василий Казаринов

Он что-то говорил на том конце провода, но я его уже не слышал, потому что боль, возникшая не так давно в костяшках стиснутых в кулак пальцев, начала нарастать, перешла на запястье, а вскоре отозвалась ломотой в локте, полыхнула в ключице, заставив плечи согнуться, и тут же проявилась в позвоночнике, из которого, взломав прочный костный панцирь, вырвались на волю мои крылья и замерли в широком распахе — в тот момент я нанес удар в лицо человеку, обернувшемуся на звук грозного клекота, что застрял в моей глотке. Он отшатнулся, но устоял на ногах, только выронил кожаную плетку, которую использовал для экзекуции. Голая спина и ягодицы девчушки, распластанной на полу, были в багровых полосах — так поработала плеть садиста. Остановить меня он не успел, потому что прямо в его распахнутую пасть я и направил второй удар. Захлебнувшись кровью, он опрокинулся навзничь, а я еще постоял над его обмякшим телом, а потом выпорхнул в раскрытое окно и полетел в промытый голубоватым светом полной луны лес, обступавший со всех сторон уютный загородный охотничий домик, нисколько не задумываясь, верно я поступил или нет. Трудно сказать, сколько раз с той ночи обновлялась луна, до тех пор пока меня, потрепанного и нахохлившегося, с выцветшим, полинявшим оперением, не подобрала на оптовом рынке одна опытная и мудрая лисичка.

— Я вспомнил. Тогда была зима. И была пятница.

Да, была именно пятница, конец рабочей недели — машин вечером на трассе особенно много, и мы с Леней, помнится, довольно быстро добрались до подмосковного дачного поселка, пришвартовали свои джип перед глухими стальными воротами, к которым примыкала двухэтажная сторожевая избушка, по ее верхнему балкону прохаживался охранник в черной кожаной куртке с меховым воротником. Участок, скрывавшийся за глухой кирпичной стеной, находился на отшибе от поселка и, по самым скромным прикидкам, занимал гектара два роскошного соснового бора. Никаких излишеств здесь не было, да и сам достаточно скромных размеров дом со скошенной крышей скорее походил на альпийское охотничье шале, чем на загородную виллу.

Навстречу нам из дома вышел высокий, крепкого сложения человек с овчинным тулупом под мышкой — набросив его на плечи Лене, он крепко пожал ему руку. Леня сделал мне знак: я тут пока воздухом подышу, — и я махнул рукой, давая понять: мне надо осмотреться. За год мы настолько привыкли друг к другу, что зачастую изъяснялись на языке жестов. Я вопросительно глянул на хозяина охотничьего домика. Он прищурился, окинул меня долгим взглядом и кивнул. Поеживаясь от холода, я поднялся на крыльцо и вошел в дом.

Обширная прихожая, обшитая черным деревом, выводила через высокую арку в отделанный черным деревом зал, заставленный кожаной мебелью. Справа, в глубокой каминной нише, неторопливо приплясывал огонь. Здесь было жарко, сладко пахло разомлевшим в тепле деревом. Я снял пиджак, чуть ослабил узел галстука. Слезящиеся от жаркого дыхания камина окна забраны коваными решетками — это хорошо. Я вернулся в прихожую, из которой в глубь дома уходил коридор, мягко подсвеченный встроенными в стены светильниками. Двинулся по длинному коридору и уперся наконец в дверь, открыл ее и оказался в бильярдной.

Вдоль отделанной орехом стены стоял строй девочек. В их наготе было что-то трогательное — они глядели в пол, поеживаясь под взглядами мужчин в камуфляжной форме, прохаживавшихся у бильярдного стола, на котором было свалено оборудование для игры в пейнтбол.

Хозяин коротко кивнул медвежьей головой, девчата потянулись к выходу. Следом, разобрав ружья, направились охотники. Спустя пару минут за ними отправился и я, прихватив из клетушки кожаную куртку на меху, принадлежавшую, наверное, кому-то из охранников.

К ночи подморозило. Меж сосновых крон чернело холодное небо, в котором застыл белый диск полной луны — матовое ее дыхание наполняло черную стену леса каким-то мистическим, потусторонним светом, и сквозь него с едким шипением рванулась пущенная хозяином сигнальная ракета. Девчонки, до этого зябко перетаптывавшиеся на снегу, побежали, их ослепительно белые тела замелькали между стволами и растворились в сумраке леса. Выждав пару минут, охотники, разогревая себя шумным галдежом, двинулись за ними. Инструкция предписывала мне не терять клиента из поля зрения — запрыгнув на высокие перила крыльца, я оттолкнулся от опоры и, оперевшись крыльями на морозный воздух, взлетел повыше, чтобы видеть происходящее.

Первое, что я увидел, оказавшись над прозрачным сосняком, была девчушка, кравшаяся по протоптанной стежке в сторону забора. И я, присев на ветку, хотел было подать ей знак — внимание, за спиной опасность! — но было поздно: кравшийся следом охотник уже поднял короткий ствол, раздался приглушенный хлопок, и на плече девчонки взорвалась ярко-желтая клякса. Качнувшись вперед от удара, она обняла ствол той сосны, на которой я сидел, смиренно дожидаясь охотника. Тот подбежал трусцой, шумно дыша, осмотрел желтое пятно на плече, удовлетворенно хмыкнул — наверное, всякому охотнику был положен свой собственный цвет — и повлек подстреленную девчушку к дому.

То тут, то там приглушенно бабахали характерные хлопки, слышались голоса, которые скоро начали стекаться к парящей мутноватым светом полянке, где стоял дом, а я еще некоторое время просидел неподвижно, прислушиваясь к голосам ночи, и просидел бы так, наверное, еще долго, не качнись моя ветка вслед за тем, как с нее с мягким шелестом осыпался комочек снега — этот слабый звук привел меня в чувство.

О финале этой экзотической забавы я начал догадываться в бильярдной — девчушка с желтым пятном на плече лежала прямо на столе, развалив ноги в стороны, а над ней ритмично колыхался сухощавый ворошиловский стрелок: он слишком был занят делом, чтобы обратить на меня внимание, в отличие от девчушки, которая, повернув голову набок, в упор глядела на меня, и что-то в этом взгляде было такое, отчего у меня возникла в груди уже знакомая тяжесть. Однако природу этой тупой сердечной боли я все никак не понимал. Поднявшись на второй этаж, я оказался на галерее, охватывающей каминный зал по периметру, — сюда выходили двери спальных апартаментов.

Где именно находился Леня, я определил быстро — и по запаху любимого им одеколона, и по голосу: он что-то неразборчивое выкрикивал в полемическом запале. Когда он пребывал в таком вздернутом состоянии, лучше было не вставать ему поперек дороги, однако я, немного удивляясь сам себе, резким толчком распахнул дверь.

Это была скромных размеров спальня, единственный предмет обстановки которой составляла большая кровать орехового дерева, укрытая атласным стеганым покрывалом небесного голубого оттенка, а впрочем, как спальное место вполне можно было использовать и пол, покрытый бледно-розовым ворсистым ковром, настолько пушистым, что ноги Лени утопали в нем чуть ли не по щиколотки. Поперек кровати лежала на животе девчонка с ярко-красной кляксой на плече, — видно, этот цвет был Лениным опознавательным знаком в ночной пейнтбольной охоте на двуногую дичь, однако слишком уж много было этой красной краски на теле девушки. И тут я заметил в его руке кожаную плетку с длинным охвостьем, каждая жила которого была свита в изящную тонкую косичку.