По следу единорога - Майк Резник

— Почему это? — с подозрением спросил Мефисто. — Это ведь всего лишь биржевой зал, не так ли?

— Так.

— Тогда почему же вы боитесь зайти туда? — наседал маг. — Тысячи человек работают там каждый день.

— Будь это при свете дня, я бы ничуть не сомневался, — сказал охранник. — Ночью — дело другое.

— Другое в чем? — осведомился Мэллори.

— Призраки! — прошептал охранник.

— Призраки? Охранник кивнул:

— Каждый раз в полночь они начинают выть и стенать и унимаются только за час до рассвета. Весь этот чертов домина населен привидениями.

— Если вы не входили туда, то откуда знаете, что девушка-кошка там? — уточнил Мефисто.

— Я ее видел. Должно быть, она взобралась по наружной стене и влезла через открытое окно. В общем, я видел на мониторе внутреннего наблюдения, как она спускается по главной лестнице и прокрадывается внутрь.

— И она все еще там? — справился Мэллори.

— Она не выходила. Конечно, я не могу ручаться, что она еще жива.

Мэллори подошел к двери и открыл ее, а охранник бочком-бочком двинулся прочь, по пути сказав магу:

— Входите же!

— Я обдумываю возможные способы действий, — нерешительно ответил тот.

— Тут ничего нет, — оглядев зал, сообщил Мэллори.

— Ха! — откликнулся охранник.

— Вы уверены? — поинтересовался Мефисто. Не ответив, Мэллори вошел в циклопическое помещение, над которым главенствовало подвешенное на высоте информационное табло. Вдоль стерильных стен выстроились буквально сотни компьютерных терминалов, дисплеев и телефонов, а еще более мощные информационные и коммуникационные пульты были расставлены на сверкающем полированном полу. Детектив зашагал по проходу между чудесами техники; мгновение поколебавшись, Мефисто последовал за ним.

Внезапно дверь за ними с грохотом захлопнулась.

— Фелина! — позвал Мэллори.

— Здесь я, — несчастным голосом отозвалась она. Задрав голову, Мэллори увидел, что девушка-кошка сидит на самой маковке чудовищного компьютерного комплекса.

— Что ты здесь делаешь?

— Я ж тебе говорила — кто-то умирал.

— И ты его съела, — заключил Мэллори.

— Он меня обжулил! — возмутилась она до глубины души.

— Обжулил? Как?

— Исчез, — развела она руками.

— Он рассеялся, — произнес утробный, горестный глас.

— Кто это?! — стремительно обернулся Мэллори.

— Вам нечего бояться, — отозвался голос. — Я не причиню вам вреда.

— Где вы?

В воздухе над центральным процессором футах в пятидесяти от Мэллори начал сгущаться бледно-лиловый силуэт. Hсчезнув, он возник вновь уже посреди пустого прохода, приняв вид продолговатой фигуры с двумя темными пустыми глазницами и ртом неопределенной формы. Размытый абрис фигуры у пола понемногу сходил на нет.

— Приношу свои извинения, если мой облик изумляет или пугает вас, — возгласило привидение. — В прежние дни я мог являться куда лучше.

— Кто вы? — спросил Мэллори.

— Я биржевой джинн. — Призрак помолчал. — Фактически говоря, я самый последний биржевой джинн.

— Так это вы зазывали и стонали?

Силуэт джинна заколебался и будто выцвел.

— То был мой последний товарищ, перед смертью изливший в стенании свое горе и муки, — скорбно промолвил он.

— Он исчез! — сердито буркнула Фелина.

— Не знаю, как именно должен выглядеть джинн. — заметил Мэллори, — но вы и сами выглядите не очень-то здоровым.

— Я умираю, — вздохнул джинн, став пепельно-серым.

— Почему?

— Нехватка пропитания. Я умираю от голода посреди изобилия.

— Чем же питаются биржевые джинны? — полюбопытствовал детектив.

— Волнением. Тревогой. Страхом. Ликованием. — Джинн начал таять, но с очевидным усилием воли собрался вновь. — Ах, вам неведомо, каково здесь было в прежние дни! Надо было видеть, как миллионы делались и терялись в течение одного часа, пережить Черный вторник, наблюдать, как акулы бизнеса совершают свои набеги, а после пожинают свое заслуженное и ужасающее возмездие!

— Но миллионы по-прежнему делаются и теряются каждый день, — возразил Мефисто.

— Это не одно и то же, — проронил джинн. — Поглядите вокруг. — Он сформировал руку, указывающую на бесконечные ряды терминалов и мониторов. — Где же люди, где лихорадочная деятельность? Некогда бумага завозилась сюда целыми грузовиками; ныне же попробуйте отыскать хоть одну корзинку для бумаг! Все делается компьютерами. Принимаются заказы, совершаются сделки, финансовые империи возносятся и рушатся, но это не сопровождается никакими эмоциями, ни малейшим возбуждением. Где тяга нажить личное состояние, стремление уничтожить противника и втоптать его в грязь Уолл-стрит, где трепет триумфа и отчаяние поражения? Все ушло, развеялось по ветру, точь-в-точь как мои товарищи.

— Но ведь какие-то эмоции наверняка остались, — не согласился Мэллори. — За компьютерами работают сотни человек. Они-то непременно должны переживать восторг и разочарование.

— Это не одно и то же, — отозвался джинн со вздохом, эхом раскатившимся по холодному, пустому залу. — Они не ставят личное состояние на карту; изрядная часть денег принадлежит пенсионным фондам и прочим организациям. Кроме того, решения принимают машины; люди превратились в возвеличенных клерков, выполняющих приказы своих,%e — (g%a*(e хозяев. Переживаемые ими убогие эмоции предоставляют нам лишь самое скудное пропитание, заставляя балансировать на грани голода. Джон Д. знал это, потому-то и выбрал смерть.

— Какой Джон Д.?

— Мой павший товарищ, — пояснил джинн. — А я Дж. П.

— В честь Дж. П. Моргана[21]? — догадался Мэллори.

— Да. Вот это был тиран, человек с величайшим накалом ненависти и громадными масштабами любви! — Заговорив о своем давно почившем тезке, джинн вспыхнул ярким пурпуром. — В ту неделю, когда биржа потерпела крах, он потратил двести миллионов долларов, в одиночку пытаясь поддержать ее собственными деньгами. Должно быть, он обеспечивал пропитанием полсотни джиннов сразу! — Погрузившись в сладостные воспоминания, джинн разгорелся еще ярче. — А когда он пришел сюда после сражения с Тедди Рузвельтом, воздух буквально искрился энергией. Знаете, у нас тут почитай каждый день возгорались кулачные бои.

— Времена меняются, — заметил Мэллори.

— Знаю, — вздохнул Дж. П., обесцвечиваясь. — Как прежде динозавры, мы бредем к полному вымиранию, но не под раскаты грома, а под жалобное хныканье. Пожалуй, я даже не против. Ужасно одиноко быть последним представителем своего племени. День, неделя, месяц — и я присоединюсь к своим утраченным друзьям.