Испанская дочь - Лорена Хьюс

не удивилась, если бы передо мной нарисовалось какое-то незнакомое дитя и заявило, что оно – давно забытый отпрыск Кристобаля.

Хотя, как ни странно, эта мысль меня ничуть не ужаснула. На самом деле, может, и хорошо было бы, если бы от него у кого-то родился ребенок – родное создание, которое сама я так и не сумела ему дать. Тогда, глядишь, после Кристобаля в мире осталось бы нечто куда более значительное, нежели его старая пишущая машинка.

Луна сияла величественно и настолько ярко, что отчасти освещала мне дорогу. Долгое время я продвигалась пешком, и чем дольше шла, тем жарче мне становилось. Наконец я как будто различила в ночи журчание ручья. Я сразу представила, как прохладная вода омывает мне ступни, и это придало мне сил идти дальше.

Дойдя до реки, я присела на один из камней у кромки воды, расшнуровала и сняла ботинки, стянула носки. Босыми ступнями я чувствовала, что жар поднимается от самой земли, точно от угольной печи. Как вообще может быть настолько жарко ночью? Настолько жарко и влажно. Я погрузила ноги в освежающую воду, и перегретое донельзя тело быстро скинуло пару градусов.

Вокруг меня вовсю стрекотали сверчки. Где-то ухала сова. С липкой от пота спиной я чувствовала себя крайне некомфортно.

Я избавилась от галстука, от пиджака. Все это время я без пиджака даже из комнаты не выходила. Господи, какое облегчение! Я уже жаждала всей кожей ощутить отрадную прохладу воды. Не раздумывая, я скинула с плеч жилет и сняла брюки. Оглядевшись по сторонам, расстегнула рубашку. Кто на самом-то деле может тут оказаться посреди ночи! Я чувствовала себя в достаточной безопасности – и мне отчаянно хотелось сейчас же целиком освежиться.

Я не медля сняла с себя всю оставшуюся одежду, очки, отлепила бороду и наконец вошла в воду. Это было самое приятное ощущение за все последние недели. Без сжимающего грудь корсета я наконец почувствовала себя свободной. Хотелось бы оставаться здесь до утра – вволю плавая, расслабляясь, отдыхая всем телом и не думая о том, кто в моем окружении и что скрывает и кому я могу доверять в этом городе, а кому – нет.

Меня все это уже начало порядком душевно выматывать. А что самое скверное – по мере того, как я узнавала всех этих людей ближе, мое чувство вины перед ними росло в геометрической прогрессии. Лишь один из них, по всей вероятности, нанял Франко, чтобы меня убить, – однако обманывала я их всех. И осознание этого вкупе с постоянным страхом, что меня разоблачат, сильнее усугубляло мое несчастье, делая мои бессонные ночи еще тревожнее и горше.

Купалась я, пожалуй, не меньше часа, пытаясь представить, как бы все у меня сложилось, если бы отец поступил в жизни иначе. К тому времени, когда я выбралась из воды, кожа на пальцах была сморщенная, точно сушеные ягоды. Собрав всю скинутую одежду, я торопливо облачилась. Догадавшись, что накладная бородка не приклеется к моему мокрому подбородку, я решила рискнуть и вернуться домой без растительности на лице. Если что, всегда смогу сказать, что сбрил усы и бороду. На самом деле я очень надеялась, что до этого не дойдет. И все же без бороды я теперь чувствовала себя голой.

В доме было так же тихо и темно, как и в ту минуту, когда я его покинула. Двери во все спальни были закрыты. Я тихонько пробралась в свою комнату и заперла дверь. Никто как будто не заметил моего отсутствия.

* * *

Утром я спустилась к общему семейному завтраку. Лорана я не видела с того вечера, когда играли в «Бинго». Он неторопливо нарезал себе дыню-канталупу. Я изо всех сил старалась не глядеть на него, но взгляд притягивался к нему сам собой. Он нисколько не казался женоподобным – просто имел утонченную наружность. Подробности того вечера в моем сознании словно размылись, и я затруднялась теперь вспомнить, что именно я тогда слышала, а что мне просто показалось.

К Анхелике он не проявлял излишне трепетного внимания, однако между ними ощущалось некое единение. Она всегда предугадывала его желания: то, не спрашивая, протягивала ему корзинку с хлебом, то подливала сока в стакан. Лоран, в свою очередь, заканчивал ее фразы, даже не отрываясь от газеты, и терпеливо поправлял ее произношение, когда она говорила «круссаны» или «конфитер», словно это была обычная его обязанность.

При мне Анхелика держалась уже менее напряженно, но все же не настолько легко и раскованно, как со своей давешней компанией по «Бинго». Каталина же стала относиться ко мне значительно теплее. Она не преминула убедиться, что их гость полностью доволен снедью и прекрасно ночью спал.

Я поспешила ее уверить, что великолепно провела ночь. После освежающего купания я почивала так, как не спала ни разу за все минувшие недели.

– Дон Кристобаль, – заговорила Анхелика, впервые за весь завтрак обратившись ко мне напрямую, – что-нибудь уже известно по поводу свидетельства о смерти Марии Пурификасьон? – Она рассеянно угостила Рамону хлебными крошками, которые ее птице, похоже, нравились не так сильно, как какао-бобы. – Прошла ведь уже неделя.

– Весьма сожалею, но нет, – ответила я, вытирая рот салфеткой. – Надеюсь, я не доставляю вам неудобств? Я не против найти себе жилье в другом месте.

Пусть даже я и достигла некоего прогресса в своем расследовании, мне вовсе не хотелось бы оказаться здесь нежеланным гостем. Гордость мне этого не позволяла.

Но Каталина накрыла ладонью мою кисть.

– Разумеется, никаких неудобств от вас нет, дон Кристобаль. Мы с Анхеликой очень рады принимать вас у себя. Это последнее, что мы способны сделать для своей сестры.

Каталина погладила большим пальцем мне руку – дольше, чем следовало бы, как мне показалось, – и приветливо улыбнулась. Какими все-таки разными были мои сестры! Я даже представить не могла, чтобы Каталина с ее столь милым обхождением и добротой могла бы что-то замыслить против меня. Пусть даже и была она «лучшим другом» Франко, как тот написал в тетрадке, что теперь хранилась у меня в комнате под матрасом.

Хотя, с другой стороны, матушка моя любила говаривать, что пугаться надо как раз того, кто является к тебе в овечьей шкуре.

– Каталина права, дон Кристобаль. Вы вольны здесь оставаться столько, сколько вам понадобится, – молвила Анхелика, кладя на стол салфетку. – А теперь прошу нас извинить. Мы должны отрепетировать свой номер к предстоящему празднику. День Винсеса уже совсем на носу.

Я поднялась из-за стола:

– Да, разумеется.

Сестры вышли из