Лачуга должника и другие сказки для умных - Вадим Шефнер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
При мне Робинзоновна была уже сектанткой и часто ходила на молитвенные собрания. Для этих собраний адвентисты два раза в неделю арендовали пожарное депо. Там они готовились к концу света, который вот-вот наступит. В отсутствие Робинзоновны добрая красивая Муся иногда вела меня к себе, и ее мать давала мне котлетку. Она готовила их тайком, так как Робинзоновна взяла с нее подписку не есть, не варить и не жарить в доме ничего мясного, и за это брала с Мусиной мамы пониженную квартплату.
Я съедал котлетку, и мы с Мусей шли гулять в сад. Там росли яблони и вишни, но плодов еще не было, так что в смысле питания они интереса не представляли. Поэтому из сада мы быстро уходили в лес, который упирался в болото. Там мы собирали морошку, но ее было мало.
Однажды Муся спросила меня:
– Ты наелся морошкой?
– Нет, – ответил я, – морошкой я не наелся. Но я сыт, потому что съел две котлетки.
– Но мама дала тебе одну котлетку, – возразила Муся.
– Нет, две! Я думаю про себя: «Я съел две котлетки» – и моему животу кажется, что я съел две котлетки.
– Тогда ты думай, что съел четыре, – посоветовала Муся.
– Нет, это слишком много. Если думать, что съел четыре, то живот не поверит, и ничего не получится.
– Ты, значит, умный мальчик, – задумчиво сказала Муся. – А у нас в классе все мальчишки дураки. Ты целовался когда-нибудь с девочкой?
– Нет, еще никогда, – ответил я.
– Тогда поцелуй меня.
Я подошел к болотной качке, на которой стояла Муся. Муся нагнулась, положила мне руки на плечи, мы поцеловались и молча побежали домой.
Вечером я долго не мог уснуть. Мыши в этот вечер слишком уж разыгрались, слишком уж шумно возились на полу и под полом. Вдруг в голове у меня тихо что-то заработало – как тогда, после падения с карниза, – и сами собой начали складываться строчки. Мне сразу же захотелось их записать, но бумаги у меня не было – ведь тетради мои сгрызли мыши. Тогда я встал на диван и отшпилил со стены картину «Гибель „Лузитании“». Затем вынул из кармана курточки огрызок карандаша и стал искать место, где можно присесть и записать эти строчки. Но ни стола, ни стула в комнате ведь не было, а на диване не напишешь – там мягко. Я кинулся к подоконнику, но он был заставлен пустыми цветочными горшками. Тогда я лег на пол, в четырехугольник лунного света, и на оборотной стороне картины написал свои строчки:
Потом я пришпилил картинку на место, лег на диван, похлопал по каске, чтобы она плотнее прилегала к голове, – и сразу уснул.
Утром, после картофельного завтрака, я позвал Мусю в свою комнату, отшпилил со стены «Гибель „Лузитании“» и показал свое сочинение.
– Как хорошо! – воскликнула Муся. – И неужели это взаправду?
– Ясно, взаправду, – ответил я. – Я тебя полюбил сразу, как увидел на крыльце.
– Это я про мышей спрашиваю, – сказала Муся. – Неужели ты их взаправду всех истребишь?
Признаться, я думал, что Мусю больше заинтересует первая часть стихотворения. Вторую часть я написал просто так, для полноты впечатления. А теперь получалось так, будто я взял на себя письменное обязательство вывести мышей.
– Муся, – сказал я, – я их постараюсь истребить, только не сразу же. Это дело нужно еще обмозговать.
– А я уже обмозговала, – сказала красивая Муся. – Я знаю, как от этих противных животных избавиться. Только на это нужно решиться. Ты можешь решиться?
– Могу! – ответил я. – А что нужно сделать?
– Нужно поджечь дом. Мыши испугаются и убегут из дома.
– Но ведь и дом сгорит, – несмело возразил я. – Мышей не будет, но и дома не будет.
– Ты все-таки непонятливый человек, – грустно сказала Муся. – Разве я говорю «нужно сжечь»? Я говорю «нужно поджечь». Это совсем другое. Мы только немножко подожжем, а потом потушим. Мыши ведь глупые, у них начнется паника, и они все сбегут от пожара.
Я нехотя принял Мусин план изгнания мышей. Мне показалось, что можно придумать что-нибудь получше. Но Муся была такая красивая, что я согласился. И разве не с ней я поцеловался вчера?
– А когда мы будем поджигать? – спросил я Мусю.
– Не сегодня. Я тебе скажу когда. Когда я увижу хороший сон.
Муся верила в сны, и у меня отлегло от сердца. Может быть, еще много времени пройдет, пока она увидит подходящий сон.
И действительно, прошел день, прошел второй – Муся словно забыла о своем проекте. Я успокоился.
На третий день утром Муся пришла в мою комнату и разбудила меня, постучав пальцем по каске:
– Вставай, я видела хороший сон.
– А какой? – спросил я. Я подумал при этом, что можно будет истолковать ее сон как не очень благоприятный для поджога.
– Какой – сейчас не помню, – ответила Муся. – Но только какой-то очень-очень хороший. А ты видел что-нибудь во сне?
– Мне снился корабль, – честно ответил я. – Парусный.
– А куда он шел – к берегу или от берега?
– Он шел ко дну.
– Ну, твой сон не считается, – сказала Муся. – Подумаешь, какой-то там корабль к какому-то там ко дну. Сегодня после обеда мама в гости уйдет, а Робинзониха на моленье пойдет. Понял?
И она выбежала из комнаты, напевая песенку «Эх, дамочки, упрямочки, плохого в этом нет…» После обеда я старался не попадаться Мусе на глаза. Я ушел в сад и сидел там с «Книгой кораблекрушений». Вдруг явилась Муся и сказала, что все готово.
– А что готово? – спросил я, будто не понимая.
– Топливо готово, – ответила Муся. – А что же еще!
Она повела меня к крыльцу. Там на нижней ступеньке уже лежали щепки, береста, несколько поленьев и остатки моего учебника по арифметике.
– Уложи все так, чтобы лучше загорелось, – скомандовала Муся. – А то все я да я.
Я сложил топливо, как она велела, и спросил:
– А теперь что?
– На спички, поджигай, – сказала Муся. – Наконец-то мы избавимся от этих вредных животных!
Я зажег спичку. Огонь перекинулся со спички на бумагу, с бумаги на бересту, с бересты на щепки, со щепок на поленья, с поленьев на доски крыльца. Муся стояла, заложив руки за спину, и любовалась огнем, а я любовался Мусей. И так-то она была красива, а при огне – еще красивее. Пожар очень шел ей.
– Как хорошо горит! – сказала она. – Даже жалко, что придется заливать. А где вода?
– Вода? Вода в колодце, – ответил я.
– Значит, ты не наносил воды? – удивилась Муся. – Я почему-то думала, что ты приготовил воду. Нет, ты все-таки непонятливый!