Из глубины - Линкольн Чайлд

Крейн не двинулся с места.

— Это не помощь. Это просто оттягивание неизбежного.

Ашер с трудом сдержался.

— Я это понимаю. Но мне нужно время — может быть, несколько часов, может быть, день, — чтобы пропустить сигналы через анализаторы. Потом я отправлюсь прямым ходом в медпункт и пройду любое лечение и все процедуры, какие вы назначите. Мэррис может позаботиться о другой проблеме сам, по крайней мере пока.

— Другой проблеме? — удивился Крейн.

Ашер кивнул.

— Мэррис решил, что он вычислил, каким образом саботажник передает информацию со станции и как он ее получает.

— Неужели? И как же?

— Сейчас нет времени объяснять. Но как только я выйду из камеры, он проверит свою теорию и постарается отследить передачи до самого их источника. А я пока отправил сообщения руководителям отделов — Фергюсону, Коноверу, Бишоп, остальным, — призывая их быть бдительными и замечать все подозрительное. — Он помолчал. — Но это потом. Сейчас наша главная цель — расшифровать эти сигналы.

Крейн вздохнул.

— Ну хорошо. Но как только вы выйдете из камеры, я жду вас в медпункте.

Ашер на это только мимолетно улыбнулся — той самой улыбкой, которую Крейн запомнил еще со времен первых дней своего пребывания на станции.

— Спасибо, Питер. — Он повернулся к Мэррису. — Все готово?

Криптолог придвинул ноутбук и кивнул.

— К Интернету мы можем подключиться и изнутри, по беспроводному каналу, — сказал Ашер. — Подводные стражи расположены внизу, через несколько палуб от нас, и помех никаких не будет.

— Я подготовлю камеру, — произнес Крейн, поворачиваясь. И остановился. — Погодите, а кто это «мы»?

— Я иду вместе с доктором Ашером, — произнес Мэррис.

Крейн нахмурился.

— Довольно странно. Вам же не нужна такая терапия.

— Это единственная возможность продолжить работу без перерыва, — ответил криптолог.

Крейн немного помедлил. Потом пожал плечами. «В конце концов, это же просто кислород», — подумал он.

— Хорошо. Тогда давайте идите в камеру. Я подготовлю вас через встроенный микрофон.

Он вошел в комнату, где стоял пульт управления, и обнаружил, что Ашер последовал за ним. Начальник отдела научных исследований положил руку на локоть Крейна.

— Питер, — начал он, понижая голос, — не говорите ничего Спартану.

— Не говорить о чем?

— О том, что мы выбрали неправильный подход. А также о том, насколько близко подобрались к разгадке.

Крейн очень удивился.

— Я-то думал, что все это делается для того, чтобы отрапортовать адмиралу о результатах.

Ашер яростно замотал головой.

— Нет, сейчас не время. Я не доверяю Спартану. — Он заговорил еще тише: — А Королису — даже меньше. — И ученый стиснул локоть Крейна. — Обещаете, Питер?

Врач не знал, что ответить. Услышать такое, увидеть странный блеск в глазах Ашера, бисеринки пота на его лбу… Крейн внезапно подумал совсем о другом. Что, если сосудистая недостаточность не единственное недомогание, которое мучает ученого? Что, если недуг, поразивший других членов экипажа, добрался и до Ашера тоже?

Эта мысль напугала Крейна.

Он осторожно высвободил локоть.

— Хорошо.

Ашер кивнул и снова улыбнулся. Потом повернулся и пошел к входу в декомпрессионную камеру. Пока Крейн настраивал оборудование на пульте, подключая компрессоры, проверяя, наполнены ли цистерны, воспоминание о загнанном, каком-то диком выражении глаз ученого не оставляло его.

Чарльз Вассельхофф медленно и неуверенно пробирался в сторону «Дна», кают-компании на третьей палубе. Не то чтобы он был сильно голоден — во рту у него было сухо, как в пустыне, а внизу живота поселилось неприятное ощущение, — просто идти ему больше было некуда. Его массивная фигура сотрясалась от озноба, и в то же время ему было так жарко, что пришлось расстегнуть верх оранжевого комбинезона. Но больше всего болела голова. Это началось как самая обычная головная боль, и он решил, что это просто от стресса или перенапряжения. Но потом стало хуже: странное, раздражающее ощущение наполненности, словно мозга в черепной коробке стало слишком много. Перед глазами все плыло, в пальцах появилось покалывание, а самые кончики онемели. И он оставил работу в электромеханической мастерской, где занимался починкой «альфы» — снаряда, получившего вмятины после удара о Сферу, и вернулся на свою койку.

Но там было нисколько не лучше. Он ворочался и метался, орошая подушку холодным потом и путаясь в простынях и одеяле трясущимися конечностями. Патрони, один из тех, с кем он делил каюту, сидел дома; он задрал на общий стол большие вонючие ноги и смотрел какое-то кулинарное шоу по местной кабельной сети. Безостановочное бормотание телевизионного повара раздражало все больше. Странное ощущение в голове усилилось, и даже в ушах зазвенело. А потом, Патрони бросал на него странные взгляды — искоса, мимолетно, так, как смотрят на человека, который слишком громко разговаривает сам с собой. В последние несколько дней Вассельхофф заметил, что люди на него поглядывают с любопытством — он решил, что это началось примерно тогда же, когда и головные боли, — но его соседи по комнате в этом замечены не были. И он, чертыхнувшись шепотом, сел на койке, заставил себя подняться и вышел в коридор, без слов закрыв за собой дверь в каюту.

И обнаружил, что ноги несут его в направлении «Дна». По крайней мере, он так думал, но вместо этого оказался перед дверью радиографической лаборатории. Вассельхофф поморгал, качаясь, облизал сухие губы и повернулся. Осторожно ступая, он пустился по узкому коридору обратно.

Мимо прошел человек в белом лабораторном халате, держа в руке электронный блокнот.

— Привет, Чаки, — сказал он на ходу.

Чаки сделал еще пару шагов и остановился. Медленно, как-то неуклюже он повернулся в сторону специалиста, который прошел уже полкоридора. Вассельхоффу потребовалось какое-то время, чтобы осознать услышанные слова, — странное ощущение заставляло глаза слезиться, в ушах звенело все сильнее, и Вассельхофф ушел в себя, занятый только головной болью и ознобом, пробегавшим по всему телу.

— Эй, — осторожно произнес он.

Голос звучал низко и странно. Он опять облизал губы, но смочить их не получилось. Он повернулся и медленно побрел к кафе. На каждом пересечении коридоров Вассельхофф останавливался, щурясь, глядел на информационные таблички и, борясь с туманом в голове, заставлял себя поворачивать в нужном направлении.

В «Дне» было много народу — скоро пересменка. Группка людей собралась перед щитом на подставке, где было вывешено вечернее меню. Другие заняли очередь к раздаточным стойкам. Чаки встал в конце, вяло размышляя о том, почему ноги стали словно деревянные и очень тяжелые. От гула голосов в зале звон в ушах стал, кажется, еще хуже. Он стал таким громким и ясно различимым, что Чаки был уверен: остальные тоже его слышат. Однако никто, похоже, ничего странного в этом не находил. Словно невидимые лучи боли и шума направлены только в его голову.