Статуя сексуальной свободы - Елена Логунова

– Римма, она же Рюмка, женщина лет пятидесяти, гражданка без определенного места жительства! – железным голосом с совершенно милицейскими интонациями пробряцала Трошкина.

– Дык я ж ее знаю! – отваливаясь от фуршетного контейнера, обрадовался дедок с кочерыжкой. – Рюмка, как же! Шустрая такая, прям, крыса! Позавчера из-под носа у меня полбуханки «Бородинского» и отличную мозговую кость увела, зараза! Она, Рюмка эта, в бомжацком клоповнике за водокачкой ночует. А днем, если погода хорошая, под гаражом валяется.

Трошкина испытующе взглянула на небо, после секундного раздумья постановила:

– Погода хорошая! – и поставила пакет на землю.

Мы развернулись и под мучительный скрип нетерпеливо раздираемого полиэтилена зашагали прочь от помойки. Трошкина, чрезвычайно гордая успехом своей дипломатической миссии, не только не отставала, но даже умудрилась меня опередить.

– Наверное, надо было спросить, где этот бомжацкий клоповник, – мягко, чтобы подружка не подумала, будто ее критикуют, заметила я.

– Сказано же тебе – у водокачки! – не оборачиваясь, отмахнулась Трошкина. – Где водокачка, я знаю, ее мы найдем, а потом сориентируемся на местности.

– По компасу? – ухмыльнулась я, вспомнив утреннюю Алкину прогулку с крысенком Родди на ладони. – По сторонам света, да?

При этих словах я совершенно машинально огляделась и только благодаря этому заметила нечто удивительное. Одна из квадратных плит в середине бетонной тропинки, которую мы с подружкой как раз в этот момент пересекали, вновь была поднята! Вокруг открытого провала возились какие-то люди.

– Не поняла? – Я повернула на девяносто градусов и с ускорением пошла по тропинке. – Она же захлопнулась! Как же так?

– О чем ты? – досадуя, спросила Трошкина, неохотно меняя курс.

– Та плита! Когда я свалилась в яму, она тоже упала, а теперь снова стоит!

– Новейшие тенденции экологического градостроительства! Самовентилирующийся бетонный коллектор-гробница по типу плотоядной орхидеи-мухоловки! – съехидничала подружка.

– Похоже, про гробницу ты угадала, – озабоченно пробормотала я.

– В смысле? – насторожилась Алка.

Из-за моей спины ей не было видно коричневую медицинскую клеенку, цветом почти сливающуюся с сырым песком. Под клеенкой на земле явно лежало тело: я видела грязные подошвы, развернутые в первую балетную позицию.

– Кажется, кому-то повезло гораздо меньше, чем мне, – объяснила я, посторонившись, чтобы открыть вид на клеенку нетерпеливо подталкивающей меня подружке. – Наверное, человек упал в яму и сломал себе шею.

Мы подошли поближе, и мужчины, стоящие над провалом, уставились на нас неприветливо и даже сурово.

– Простите, господа, а что тут случилось? – робко поинтересовалась знатная дипломатка Трошкина.

– Шли бы вы отсюда, девочки! – вместо ответа неласково сказал один из мужчин.

– Одну минуточку! – воспротивилась я.

Мое внимание привлек простой полиэтиленовый кулечек в мужском кулаке. Сквозь прозрачный пластик прекрасно видна была вельветовая тряпочка, жизнерадостную расцветку которой здорово испортило широко расплывшееся темное пятно.

– Мне знакома эта… – я не договорила и поспешно скрестила руки, прикрывая свой клетчатый шарф.

– Серьезно? – мужик перестал хмуриться и обернулся к товарищу. – Слышь, Петрович! Девчонки говорят, что знают убитую!

Дядя, которого он назвал Петровичем, молча шагнул к клеенке, наклонился и отвернул верхний край полотнища.

– Господи! – выдохнула Алка, хватаясь за горло. – Это же она самая, Римма!

– Что за Римма, как фамилия, где живет? То есть жила? – скучно забубнил Петрович.

Трошкина при виде трупа с размозженной головой онемела.

– Жила она в бомжацком клоповнике у водокачки, – машинально ответила я. – Фамилию не знаю, имя Римма, прозвище Рюмка. Бродяжка, королева помойки.

– Понятно, – мужики быстро потеряли и без того не великий интерес и к личности убитой, и к нам с Алкой.

– Пойдем-ка отсюда, – я круто развернулась, взяла оцепеневшую подружку за локоток и быстро повлекла ее прочь.

– Господи боже! Ужас-то какой! – разохалась Трошкина пару минут спустя.

За это время мы добежали от гаражей до нашего двора и там упали на лавочку под одиноким кипарисом.

– Это еще не весь ужас! – мрачным голосом объявила я. – Ты кулечек видела?

– Что ты называешь кулечком? – с подозрением спросила Алка. – Я видела коричневую клеенку…

– Да нет же, кулечек был в руке у того мужика, который галантно назвал нас девочками! Не обратила внимания? – я вздохнула. – Трошкина, мои дурные предчувствия оправдываются! Меня упорно пытаются убить, это точно!

– Ты-то тут при чем? Убили Римму! Голову бедняге разбили, кошмар какой! – чувствительная Алка все глубже впадала в истерику.

– А то, что на голове у нее в этот момент была моя шляпа, это тебе не кошмар?! – вскричала я.

Трошкина замолчала, замерла с раскрытым ртом.

– Моя вельветовая шапочка в псевдошотландскую клетку, – уже спокойнее повторила я, для наглядности потрясая перед бледной физиономией подружки краем шарфика. – Я потеряла ее утром, когда на меня напал Рыжеусый.

Алка долго молчала, а потом промямлила, пряча глаза и плаксиво кривя губы:

– Инка, мне очень жаль.

И я не рискнула спросить, о чем именно она жалеет – о безвременно утраченной вельветовой шапочке или о моей собственной печальной судьбе.

Осознав, что моя молодая и цветущая жизнь оказалась под угрозой, я решила перебороть вполне современный индивидуализм и примитивно аукнуть на помощь родное племя. Заодно с индивидуализмом я затоптала в себе ростки феминизма: нашему с Алкой маленькому боевому отряду амазонок не помешало бы добавить немного грубой мужской силы. Поэтому я позвонила Денису Кулебякину и без долгих предисловий объявила милому:

– Кто-то хочет меня убить!

– Я! – сердито сказал он. – Знаешь, дорогая, мне сейчас не до шуток…

Я мгновенно разозлилась и бросила трубку.

– Прошу тебя, Дюша, будь поаккуратнее с нашим последним действующим телефоном, – ворчливо попросил папуля. – Если ты и его испортишь, будет совсем скверно.

– Ах, так я все порчу, да?

Мой голос стал колючим и горьким, как сосновые иголки.

– Я отравляю всем вам жизнь. Лучше бы меня тут не было, да?

Папуля выглянул из кухни и, старательно скручивая в тугой бараний рог косицу крутого теста, наставительно сказал:

– Я рад, что ты это наконец-то поняла. Мы обсудим эту тему за ужином, ладно?