Прогулка - Дрю Магари

«МОЛИСЬ».

Бен зашагал было к ограде, но Циско удержал его.

– Что такое?

– Нельзя молиться этому человеку, – возразил Циско.

– Но тогда огонь погаснет, – ответил Бен. – Не обязательно молиться от души.

– Это не молитва, если она не исходит от души.

– У нас нет выбора, Циско.

– Я не отдам этому человеку свою душу, что бы он ни предложил взамен. Если я ему поддамся, вот тогда я и вправду сгорю.

– Подожди-ка.

Бен вытащил семечко, которое они нашли в бардачке грузовика, и с силой бросил его об пол. Ничего не произошло. Бен поднял семечко и полез в мешок Циско, швыряя в огонь товары из ночного магазина, чтобы сбить пламя: песок, соль, упаковку шоколадок. Ничего не вышло.

– Тогда нам придется молиться, – сказал он Циско.

– Я помолюсь, – ответил испанец. – Но не ему.

Циско повернулся спиной к статуе Вориса и опустился на одно колено. Взмахом руки он велел Бену последовать его примеру.

Бен преклонил колено рядом с Циско. Они взялись за руки, а стена пламени продолжала пылать.

– Закрой глаза.

– Хорошо, – сказал Бен.

– Повторяй за мной: «Будешь ли переходить через воды, Я с тобою».

– Будешь ли переходить через воды, Я с тобою.

– Через реки ли, они не потопят тебя.

– Через реки ли, они не потопят тебя.

Циско начал выкрикивать слова молитвы:

– Пойдешь ли чрез огонь, не обожжешься, и пламя не опалит тебя. СКАЖИ ГРОМКО СИИ СЛОВА, ДАБЫ ГОСПОДЬ УСЛЫШАЛ!

– Пойдешь ли чрез огонь, не обожжешься, и пламя не опалит тебя.

– Теперь открой глаза и встань.

Бен поднялся, и они повернулись лицом к стене пламени. Испанец поглядел на Бена и закрыл лицо руками.

– Теперь Господь с нами, – произнес Циско.

– Циско, не надо!

Но было слишком поздно. Циско двинулся прямо в стену огня и исчез.

– Циско? Циско!

Ответа не последовало.

– ЦИСКО?!

Снова ничего.

И тут позади Бена в коридоре появилось с полдесятка студней – комья ожившей слизи, поднимавшиеся над полом, словно подталкиваемые неведомой силой. Бесформенные, как сама смерть. Они подползали к Бену, и их блестящие желеобразные тела оставляли на каменном полу полоски беловатой жидкости. Бен слышал, как они чавкали и причмокивали в предвкушении того, что поглотят его живьем. Горячих жидкостей рядом не оказалось, так что ему требовалось помолиться как можно быстрее, пока Студни не запечатали ему рот и уже никогда бы не позволили воззвать к вышним силам.

Это не молитва, если не исходит от души.

В первый раз он молился не от души. Он просто повторял слова, потому что так велел ему Циско. Этого оказалось недостаточно. Он повернулся спиной к истукану и опустился на одно колено. Он увидел перед собой волшебные семена, живые тропы и мечты о своем прекрасном прошлом в иной жизни. Постановщик может быть милостив. Постановщик может быть всепрощающ. Пожалуйста, не дай мне сгореть.

Студни приближались и тянулись к его ноге.

На этот раз он громко выкрикнул всю молитву:

– Будешь ли переходить через воды, Я с тобою, – через реки ли, они не потопят тебя; пойдешь ли чрез огонь, не обожжешься, и пламя не опалит тебя.

Затем он, не колеблясь, шагнул в огонь. Языки бушующего пламени прохладно овевали его, словно приятный ветерок из открытого кухонного окна. Он прошел три метра сквозь пылающее горнило и оказался по другую сторону стены. Огонь даже не коснулся его тела и волос. По ту сторону Бена ждал широко улыбавшийся Циско.

– Я же тебе говорил, что нельзя молиться истукану, – горделиво произнес он.

– Да, в этом, похоже, ты оказался прав.

Теперь они оказались в подземной усыпальнице Вориса, круглом зале с каменными стенами, в центре которого на округлом пьедестале возвышался огромный саркофаг. Вокруг царила совершенная пустота. Только они и гроб. Увидев крышку, Бен вздохнул. Она выглядела чрезвычайно тяжелой.

– Банка у тебя? – спросил он у Циско.

Циско вытащил из мешка все еще светившуюся изнутри банку. Годы немилосердно обошлись с ее содержимым. Зелье позеленело от гниения и покрылось белым ворсистым бактериальным налетом. Они открыли ржавую крышку и обнаружили, что золотой зуб сделал гнилостную вонь еще более невыносимой. Она сама превратилась в чудовище, набросившись на них и заставив натужно кашлять и чихать.

Циско поставил открытую банку на пол и тщательно вытер руки. Тем временем Бен принялся сбивать крышку с саркофага. Циско схватил его за руку.

– Что такое? – спросил Бен.

– Может, это потревожит того, кто спит в гробу.

– О, ну да.

Циско уперся ладонями в край крышки.

– Мы ее сдвинем и откроем, – сказал он Бену.

Бен встал рядом с Циско и прижал ладони к крышке.

– Молиться надо? – спросил он у испанца.

– Нет. Молитвы кончились. Теперь надо толкать.

– Один, два, три…

Они с силой нажали на крышку, и та подалась. Казалось, они толкали в гору автобус. Миллиметр за миллиметром тяжелая плита наконец сдвинулась, и они с восхищением и ужасом уставились на спящего Вориса. Желтовато-землистая кожа. Сложенные черные крылья. Белые горящие глаза, теперь закрытые. Рот дьявола был плотно сомкнут. Циско поднял банку с вонючим зельем.

– И как мы это сделаем? – спросил он.

– Его кожа обожжет тебя, – ответил Бен. – Нам нужны перчатки и нож.

Циско запустил руку в мешок и протянул Бену небольшой нож, который они взяли в ночном магазине. Оба натянули зимние перчатки.

– Я разожму ему рот, – произнес Бен. – А ты вливай зелье.

– Хорошо.

Бен просунул нож между белыми губами Вориса и повернул лезвие, обнажив кроваво-красные десны и острые, конической формы, зубы. Циско самую малость наклонил банку, чтобы зелье тоненькой струйкой стекало в образовавшееся отверстие. Они видели, как зелье прожгло себе путь сквозь десны Вориса, когда Циско поставил банку рядом с гробом.

– И через сколько, по-твоему, все это сработает? – спросил Циско.

Однако Бен так и не успел ответить, поскольку Ворис проснулся и сверкнул по ним обоим смертоносными горящими зрачками.

– Закрой глаза и не давай ему двинуться! – вскричал Бен. Он отшвырнул нож и зажал Ворису рот, чтобы яд проник тому в глотку, словно сжимал челюсти крокодила. Циско запрыгнул на саркофаг и крепко прижал крылья Вориса к телу, пока тот пытался испепелить их взглядами. Рубашка у Циско задралась, и оголенный живот соприкоснулся с дьяволом, чья кожа огненным трутом впилась в тело испанца, который закричал, призывая на помощь Бога.