Вещий князь. Книга 1. Сын ярла - Андрей Посняков

— Э… — Не зная, что сказать, Скьольд бросил на ответчика весьма красноречивый взгляд, полный злобы и ненависти. А на хозяйку Гудрун было страшно смотреть! Губы ее посинели, всегда надменное лицо пошло красными пятнами. Видно, она уже не раз пожалела, что пошла на эту авантюру с ожерельем. Все вокруг показывали на нее пальцами и смеялись. Большего позора Гудрун не испытывала за всю свою жизнь. Не выдержав, плюнула и, подозвав маячивших в отдалении слуг с лошадьми, вихрем умчалась прочь, провожаемая скабрезными замечаниями присутствующих.

— Ну вот, одной меньше, — сквозь зубы прошептал про себя Хельги и снова натянул на уголки рта самую разлюбезную улыбку: — Так что там с вещественным доказательством?

— Ведут уже! Вон он, этот Навозник. Ну и образина, как такого земля носит? Вот уж поистине — Навозник.

— Можем ли мы выслушать его, уважаемый тинг?

— Раб не может быть свидетелем! — Скьольд снова попытался забрать инициативу в свои руки.

— А кто сказал, что это свидетель? Это же вещь. Только — говорящая. Как, например, грамота или рунический камень… Чем эта вещь хуже?

— Молодец, Хельги, так их!

Повинуясь воле собравшихся, Скьольд Альвсен махнул рукой. Хотят слушать раба — пусть слушают. Тем более что дело, кажется, оборачивалось совсем не в пользу Гудрун.

— Я знаю, кто украл ожерелье и спрятал его в мешок сына Сигурда ярла, — подняв глаза, произнес Трэль Навозник, и все затихли.

— И кто же? — вкрадчиво переспросил Скьольд.

— Конхобар Ирландец, — твердо ответил Трэль.

Некоторое время в толпе стояла мертвая тишина, а затем началось: крики, свист, вопли, озвучивающие самые нелепые предположения.

— Так Ирландец пропал сразу после бури!

— Вот, потому, видно, и пропал!

— Бежал к Рекину, или еще дальше, в Скирингсаль.

— Да нет, подался обратно на Эйрин.

— Нет, скорее, к Хастейну, говорят, это его драккары видали в море.

— А я всегда говорил: нечего принимать в род кого ни попадя…

Скьольд переглянулся с остальными судьями. Пора было закрывать слишком затянувшееся собрание.

— Мы, как и многие из вас, тоже поверили бы Хельги, — пожав плечами, заявил он. — И объявили бы его невиновным… Если б у него нашлось хотя бы несколько послухов, готовых подтвердить под присягой его честное имя. Но ведь таких, к сожалению, нет…

— Есть!

— Есть!!

— Есть!!!

Три друга — Харальд, Ингви, Снорри, — выйдя из толпы, встали рядом с Хельги плечом к плечу.

— Есть.

К ним присоединилась еще пара молодых воинов, из тех, что были в лагере Эгиля.

— Стойте, и меня возьмите…

— И меня…

— И нас…

Старый Сигурд, не скрывая слез, плакал от счастья. Эта змея, совсем отбившаяся от рук, Гудрун, едва не покрыла его род вековым позором. И только благодаря Хельги… Хельги…

А в голове у Хельги по-прежнему били барабаны. Громко, жизнеутверждающе, яростно!

Уже потом, вечером, когда от очага летели под темную прокопченную крышу яркие искры, Хельги попросил отца подарить ему одну вещь.

— Вещь? Выбирай любую, сынок.

— Я хочу единолично владеть рабом Трэлем Навозником.

— Владей. Я сказал.

— Отлично, отец! Слуги, позовите моего раба сюда.

Пригибаясь, к очагу подошел Навозник — смуглый, черноволосый, тощий, — да, по меркам викингов, сущий уродец, ведь красивый человек должен быть белокур, светлоглаз и крепок.

— Слушайте все! — Встав со скамьи, сын ярла положил на плечо раба правую руку. — Отныне и навсегда я объявляю бывшего раба Трэля Навозника равным и свободным человеком. И никто не смеет быть больше хозяином над ним!

— Да будет так! — хором откликнулись друзья — Харальд, Ингви, Снорри… несколько парней с хуторов и прочие, и прочие, и прочие…

Навозник даже забыл поклониться. В пол-уха выслушал Сигурда, разрешившего ему вести свое хозяйство рядом с усадьбой и пользоваться общим выгоном и местами для рыбной ловли. Не дослушал и выбежал из дому прочь. Во двор, за усадьбу. В новую жизнь, на свободу, на волю…

В воротах усадьбы повстречал его Велунд верхом на белом коне. Проводил глазами и, переведя взгляд на дом, улыбнулся. Внутри дома уже раздавались первые пиршественные крики…

Так убегали

В страхе безмерном

Перед Хельги враги

И родичи их,

Как козы бегут

По горным склонам,

Страхом гонимы,

Спасаясь от волка.

«Старшая Эдда». Вторая песнь о Хельги, убийце Хундинга

Этой весной совсем обнаглели волки. Снова не стало покоя у жителей дальних хуторов, да и в ближних усадьбах нет-нет да прошмыгивали под утро быстрые серые тени. И ладно бы дело было ранней весною, когда сводит от голода животы не только у волков, но и у людей, когда нет сил, чтобы выследить и поймать жертву, когда одиночке — верная гибель, и только стая, спаянная в единое целое крепким и злобным вожаком, имеет шансы выжить. Стая была — с десяток волков-трехлеток, из которых несколько узкомордых самок, был и вожак — огромный черно-серой масти зверь со светлой полосой на хребте, от хвоста до холки. Не было в округе волка хитрее, злее, проворнее, хоть и казался он на вид несколько тяжеловесным, — если б приспичило вожаку встать на задние лапы, вряд ли кто из людей был бы выше. Огромный волк жестоко правил стаей: стоило кому-нибудь из трехлеток чуть приподнять хвост — и тут же вожак кидался в бой, сбивая непокорного с ног черным стремительным ураганом, вгрызался в шею или в белое беззащитное брюхо. Вожак не знал пощады. Но и стая с ним не знала голода даже лютой северной зимою. Ничуть не опасаясь охотничьих ловушек, нагло, стремительно, ловко волки врывались на хутора и усадьбы, хватали прямо из загонов овец, а бывало, разрывали и собак на куски, которые тут же исчезали в волчьих утробах. И не только собаками ограничивалось дело. И не только голодной зимою. В самом конце мая один из младших детей хозяйки Курид с Ерунд-озера отправился за хворостом в ближайший лес. И лес-то был рядом, однако что-то долго не возвращался парень. Кинулись искать — и обнаружили на поляне лишь дымящиеся кровью ошметки — все, что осталось от мальчика. И еще был такой же случай в Снольди-Хольме — с малолетним племянником Торкеля бонда. Племянника, правда, сожрать не успели — но руку порвали крепко. Хорошо, помощь вовремя подоспела — только и видели серых. А мальчишка, зажимая окровавленную, почти что уже отгрызенную кисть, старательно сдерживал стоны. Лишь в глазах его стоял страх. Уже позже, дома, он рассказал о том, что один из волков — черный огромный зверюга, — кажется, понимает человечий язык и умеет читать мысли. Почему ему так показалось, мальчик не пояснил. Показалось почему-то — и все.