Анжелика. Маркиза Ангелов - Анн Голон

Все еще стоя на коленях, Фантина Лозье прошептала:

— Прости меня, доченька, ведь я тебя своей грудью вскормила, а вот защитить не сумела. Сколько уж ночей, с тех самых пор, как услышала об этом человеке, я глаз не могу сомкнуть…

— А что о нем говорят?

Кормилица встала. Взгляд у нее был темный, застывший — взгляд пророчицы.

— Золото! Полон замок золота!

— Но разве грешно иметь много золота, нянюшка? Посмотри, сколько подарков он прислал мне. Я в восторге от них.

— Не обманывайся, доченька. Это проклятое золото. Он делает его в своих сосудах при помощи всяких зелий. Паж, что так хорошо играет на тамбурине, его зовут Энрико, рассказал мне, что во дворце графа де Пейрака, в его красном, как кровь, дворце, есть флигель, куда никому не дозволено входить. Его охраняет черный страж, такой черный, как днище моих чугунов на кухне. Однажды, когда страж на минутку отошел, Энрико увидел через приоткрытую дверь большой зал, а в нем полно всяких стеклянных шаров, колб и трубок. И все это свистело, кипело! А потом вспыхнуло пламя и раздался такой грохот, что Энрико убежал.

— Просто мальчишка выдумщик, как и все южане.

— Увы! По голосу было видно, что он не врет и так напуган, что не поверить нельзя. Нет, этот граф де Пейрак пошел на сделку с самим сатаной, чтобы получить власть и деньги. Он Жиль де Рец, вот кто он, самый настоящий Жиль де Рец, да к тому же еще чужак!

— Не болтай глупостей! — резко остановила ее Анжелика. — Никто никогда не обвинял его в том, что он ест маленьких детей.

— Он завлекает женщин какими-то странными чарами, — прошептала кормилица.

— В его дворце такое творится… просто срам. Говорят, даже сам монсеньор архиепископ Тулузский в своей проповеди осудил его, сказал, что в его гнусных делах замешан сатана. И тот нехристь паж, что рассказал мне все вчера на кухне, еще смеялся как сумасшедший, вспоминая, как после проповеди граф де Пейрак приказал своим людям поколотить пажей и носильщиков архиепископа, и какая драка завязалась, даже в самом соборе дрались. Ну подумай, разве у нас могло бы случиться такое бесчинство? И потом, откуда у него столько золота? Родители оставили ему одни долги. Земли — и те все заложены были. А он не угодничает ни перед королем, ни перед другими знатными вельможами. Говорят, когда в Тулузу приехал его высочество герцог Орлеанский, наместник Лангедока, граф не встал перед ним на колени, для него, вишь ты, это трудно. И герцог не рассердился, наоборот, он даже сказал, что мог бы добиться при дворе милостей для графа, а граф де Пейрак ответил, что…

Старая Фантина замолчала, усердно втыкая булавки в юбку, которая и без того уже сидела безукоризненно.

— Так что же он ответил?

— Что… что, даже будь у него длинная рука, его короткая нога от этого не подрастет. Вот как он дерзок!

Анжелика, глядя в круглое зеркальце из своего дорожного несессера, приглаживала пальцем брови, тщательно выщипанные горничной Маргаритой.

— Значит, правду говорят, что он хромой? — спросила она как можно более безразличным голосом.

— Увы, голубка моя, правда. Ах, боже мой, а ты такая красотка!

— Замолчи, кормилица. Я устала от твоих причитаний. Пойди позови Марго, пусть она причешет меня. И не говори больше так о графе де Пейраке. Не забывай, что теперь он мой муж.

***

Когда стемнело, во дворе зажгли факелы. Под тихий аккомпанемент небольшого оркестра из двух виол, флейты, лютни и гобоя, расположившегося на крыльце замка, шла шумная беседа. Анжелика вдруг попросила, чтобы сходили за деревенским скрипачом, под звуки скрипки которого обычно танцевали крестьяне на большом лугу у замка. Она не привыкла к этой немного слащавой музыке, предназначенной для двора и увеселения всяких сеньоров в кружевах, которую играл оркестр. Ей захотелось еще раз услышать нежные звуки волынки Пуату, пронзительную свирель и в такт мелодии — глухой топот деревянных крестьянских башмаков.

Небо было в звездах, но затянуто легкой дымкой тумана. И от этого луна была окружена золотым ореолом. К столам без устали подносили новые блюда и кувшины с чудесным вином. Около Анжелики вдруг оказалась корзина с еще теплыми круглыми булочками, которую упорно держали до тех пор, пока Анжелика не подняла глаза и не посмотрела на того, кто угощает ее. Перед ней стоял высокий юноша в добротном костюме светло-серого цвета, какой обычно носят мельники. Воротник и оборки на штанах были из тонкого кружева. А поскольку муки ему было не покупать, он обильно, как сеньоры, напудрил ею себе голову.

— А вот и сын мельника Валентин пришел поздравить новобрачную, — воскликнул барон Арман.

— Валентин, — улыбнулась Анжелика. — Я еще не видела тебя после своего возвращения. А ты по-прежнему плаваешь на лодке по каналам и собираешь дягиль для ньельских монахов?

Юноша низко поклонился и ничего не ответил. Когда Анжелика взяла булочку, он поднял корзину и передал ее по кругу. А сам растворился в толпе и в ночи.

«Если бы все вдруг замолчали, — подумала Анжелика, — я, верно, услышала бы, как кричат сейчас на болоте жабы. Ведь если я вернусь сюда через несколько лет, может, я уже не услышу их — болота осушат, и жабы исчезнут».

— Вы обязательно должны это попробовать, — говорил ей в самое ухо маркиз д'Андижос.

Он предлагал ей какое-то на вид не очень аппетитное кушанье, от которого исходил тонкий аромат.

— Это рагу из свежих зеленых трюфелей, привезенных прямо из Перигора, сударыня. Знайте же, трюфель обладает божественными, волшебными свойствами. Ни одно самое изысканное блюдо так не располагает новобрачную к принятию от мужа выражения его чувств. Трюфель придает пылкость, улучшает кровообращение и делает кожу чувствительной к ласке.

— Но я не вижу надобности есть его сегодня, — холодно сказала Анжелика, отодвигая от себя серебряную миску. — Ведь я увижу своего мужа не раньше чем через несколько недель…

— Но вы должны подготовиться к этой встрече, сударыня. Поверьте мне, трюфель — лучший друг супружества. Изо дня в день вкушая это восхитительное блюдо, вы в брачную ночь будете сама нежность.

— В наших краях, — с усмешкой сказала Анжелика, глядя ему прямо в лицо, — гусей перед рождеством откармливают укропом, чтобы в рождественскую ночь, когда жареного гуся подадут на стол, его мясо было бы особенно сочным.

Уже изрядно подвыпивший маркиз расхохотался:

— Ах, как бы я хотел быть тем, кто скушает такую маленькую гусочку, как вы, — и так низко наклонился к ней, что его усы коснулись ее щеки. — Да будь я проклят, — добавил он, отстраняясь и приложив руку к сердцу, — если еще раз разрешу себе произнести подобную вольность. Но — увы! — я заслуживаю снисхождения, ведь меня обманули. Когда мой друг Жоффрей де Пейрак возложил на меня свои обязанности в выполнении всех формальностей, лишив, однако, очаровательных прав, он клялся мне, что вы горбатая и косоглазая, но теперь я вижу, что он снова, уже в который раз, обрек меня на муки. Вы действительно не хотите трюфелей?