Колдун 3 - Кай Вэрди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Опечатав кабинет, он сдал печать и ключи дежурному.
— Мои ребята Соловьева забрали? — спросил Михаил у него.
— Давно, еще днем, — кивнул он.
— Дежурная машина есть? — нервно стуча пальцами по подоконнику окошка дежурного, поинтересовался он, уже соображая, как еще можно быстро добраться до морга. Если дежурной машины нет — только такси. А не хотелось…
— Да, две машины стоят. Вы далеко поедете? Надолго машина нужна? — спросил дежурный.
— К Потапенко. Не думаю, что долго. Давай часа на два рассчитывать. Но если задержимся, где искать, знаешь, — Ростов, повернувшись к женщине спиной, приложил палец к губам, давая дежурному знак молчать. Тот кивнул, показывая, что понял.
— Вы вернетесь еще, Михаил Сергеевич? — спросил тот, набирая номер диспетчерской.
— Да. Вернусь, — кивнул Михаил и, вспомнив о бесконечных звонках и посетителях, быстро сказал: — И вот еще. Обзвони, пожалуйста, все отделения милиции в Москве. Звони дежурным прямо по списку. Скажи, чтобы со своими потеряшками разбирались сами. Ко мне больше посылать не надо. Понял?
— Понял. Позвоню, — вздохнул лопоухий сержантик. — А тех, кто будет приходить? Пусть вас ждут? — решил уточнить он.
— Нет. Все как обычно, инструкции у тебя есть, — ответил следователь и, подхватив бледную как мел женщину под локоток, увлек ее к выходу.
Глава 20
— Куда мы едем? — Ирину Владимировну ощутимо трясло. Руки ее дрожали настолько сильно, что сумочка на коленях ходила ходуном.
Михаил нервно провел рукой по волосам. Он всегда ненавидел опознания. Иногда они были очень тяжелыми… Сегодняшнее не станет исключением. И как ни оттягивай, объяснить ей все равно придется…
— Ирина Владимировна… — вздохнув, начал он. — Вчера рано утром мы обнаружили в парке на Моховой девушку… Документов при ней не было. Как ее зовут, мы не знаем. Особых примет также нет. Она светловолосая, молодая. Волосы длинные, прямые. Нужно, чтобы вы на нее посмотрели и сказали, Татьяна это или нет.
— Мы… Мы едем в больницу? — с надеждой и испугом пролепетала дрожащими губами женщина.
— Нет. В морг, — мрачно сообщил Михаил.
Вопреки его ожиданиям, Ирина Владимировна не впала в истерику, не рухнула в обморок. Она лишь медленно кивнула, опустив глаза и крепче, до побелевших костяшек, вцепилась в свою сумочку. До самого морга она не проронила ни звука, ни разу не подняла глаз.
Из машины тоже выбралась самостоятельно, чуть качнувшись, на секунду оперлась на предложенную ей руку, практически сразу отстранившись. В холле, где ее попросил подождать Михаил, она стояла и молча ждала дальнейших указаний. Без малейшего звука она прошла в прозекторскую, подошла к столу. Когда Потапенко откинул с лица простынь, она так же молча продолжила смотреть на лицо девушки. Лишь по ее щеке скатилась слезинка, еще одна…
— Ирина Владимировна, — тихо, мягко позвал ее Михаил. — Это Татьяна?
Спустя бесконечную минуту та кивнула. Протянув дрожавшую руку, коснулась холодного лица дочери, ласково погладив ее по щеке.
Потапенко попытался накрыть девушку простыней, но женщина, всхлипнув, вдруг попросила:
— Пожалуйста… можно мне побыть с ней? Пять минут…
Николаич, получив кивок от Михаила, окинул быстрым взглядом прозекторскую и, убедившись, что все инструменты убраны, кивнул.
— Только простынь больше не откидывайте, пожалуйста, — попросил он.
Ирина Владимировна едва заметно, как-то рвано, точно механическая кукла, кивнула.
Мужчины вышли из прозекторской, но остановились в дверном проеме, не сводя глаз с женщины.
— Ростов, посадят меня когда-нибудь из-за твоих чудачеств, — складывая руки на груди и опираясь спиной на дверной косяк, тихо проворчал Николаич.
— Мы тебе сопроводиловку красивую оформим, будешь в лагерях у хозяина в любимчиках ходить, — так же тихо отозвался Михаил, тоже опираясь плечом о косяк.
Из руки Ирины Викторовны выпала сумка. Не обратив на нее ни малейшего внимания и не переставая ласково гладить лицо дочери, второй рукой она нащупала ее руку и, сдвинув мешавшую ей простыню, поднесла ее к губам.
Николаич чертыхнулся и рванулся было в прозекторскую, но Михаил остановил его:
— Подожди. Не мешай. Пусть простится… — тихо прошептал он.
Через минуту до мужчин долетел тихий, ласковый голос женщины:
Уж ты, котинька-коток,
Уж ты, серенький бочок,
Приди, котя, ночевать,
Мою детку покачать.
Сладко спи, ребенок мой,
Глазки поскорей закрой.
Баю-баю, птенчик, спать!
Будет мать тебя качать,
Папа сон оберегать.
Баю-баюшки-баю!
Во лазоревом краю
Солнце село,
Скрылось прочь,
День угас, настала ночь.
Тишина в лугах, в лесах,
Звезды ходят в небесах,
И дудит им во рожок
Тихий месяц-пастушок.
Он дудит, дудит, играет,
Складно песню напевает,
Да негромкая она,
Только звездам и слышна.
Только звездам, только ночке,
Да моей любимой дочке…[3]
— Ростов, твою мать… — прошептал судмедэксперт и отошел от двери, тяжело опустившись за стол в приемной. — Ты не человек, Ростов… — растирая лицо руками, горько прохрипел он.
— Бумаги подготовь лучше, — не отрывая взгляда от Ирины Владимировны, тихо отозвался Михаил. — Да, и про беременность матери не говори… Ей и так довольно переживаний, — мрачно добавил он.
Спустя полтора часа следователь в своем кабинете записывал показания Ларионовой. Ирина Владимировна отвечала на вопросы коротко, словно каждый раз просыпаясь. Ее больше не трясло. Вытягивая из женщины слово за словом, Михаил постепенно рисовал себе картину произошедшего. Большим вопросом оставалось имя преступника.
Через полтора часа Михаил на дежурке отправил Ирину Владимировну домой, а сам пошел пешком: ему было необходимо выстроить в голове всю картину и понять, куда двигаться дальше.
Следующим утром к моменту открытия он топтался возле библиотеки, в которой работала Татьяна. Опросив всех сотрудников, он узнал имя молодого человека, с которым встречалась девушка — Максим. Но не более того. У него сложилось стойкое ощущение, что все сотрудницы что-то не договаривают. На все его вопросы они отводили взгляд и мямлили в ответ нечто невразумительное. И имя-то парня вылетело у одной из сотрудниц случайно — проговорилась. Даже внешность парня описывали так, что узнать его было совершенно невозможно. И про особую примету — родинку над верхней губой, достаточно крупную, такую, что не заметить ее было невозможно, ни одна не сказала.
Так и не добившись более ничего вразумительного, Михаил, страшно жалея о потерянном даре, направился к выходу. Уже на улице его вдруг окликнула заплаканная девушка, приятельница
