1985 - Евгений Бенилов

— Помнишь, как мы после первого курса всей группой ездили в Крым?

— Помню.

— А после второго курса — на Памир?

— Помню.

— Как хорошо тогда было — несмотря на комсомольские собрания, ленинский зачет, политинформации и всю эту ерунду!.. Почему мы не можем так сейчас?…

— Возраст. — Эрик помолчал, потом добавил, — Мы потеряли самый главный ингредиент счастья — молодость.

Лялькина ладонь рядом со щекой Эрика чуть шевельнулась. Стало слышно, как где-то далеко едет поезд.

— То, что у тебя со Светкой, — серьезно?

— Нет.

— С твоей стороны или с ее?

— Она думает, что только с моей, но на самом деле — с обеих. Ей нужен муж — умный, привлекательный и престижный … не обязательно я.

— Почему ты никогда не заводил ни с кем серьезных отношений?

Шум поезда затих вдалеке. Тиканье часов, гуденье кондиционера и капель кухонного крана возобновили свою неустанную работу.

— Сначала я сам был несерьезным. А потом понял, что отмечен … что могу принести только несчастье … — он замолчал, чувствуя, что его слова высокопарны, непонятны и слепы.

— Я понимаю, что ты хочешь сказать. — сказала Лялька.

Ее рука невесомо провела по щеке Эрика, потом погладила по волосам.

— А ты знаешь, что я … — Лялька кашлянула, маскируя смущение и нерешительность, — … что я … — она замолчала.

— Знаю.

— Знаешь что?

— Что ты в меня влюблена. — Эрик помолчал, — Начиная с той поездки на Памир … может, даже раньше.

— Намного раньше. — на этот раз голос Ляльки прозвучал ровно и спокойно, — Я влюбилась в тебя с первого взгляда … вернее, с первого слова … на том самом отборочном туре олимпиады. — она усмехнулась, — А когда на Всесоюзную не прошла, то месяц рыдала — думала, не увижу тебя больше …

Ее рука возле щеки Эрика вздрогнула и исчезла в темноте.

— Значит ли это, что, если б я полез-таки целоваться тогда на танцах, то ты бы меня не оттолкнула?

— Нет, не значит.

Они рассмеялись. Лежавший под одеялом у Эрика в ногах Кот завозился и недовольно мяукнул. Наступило долгое молчание.

— А ты?… — неожиданно хрипло спросила Лялька, — Ты меня … — она запнулась, не решаясь произнести бесповоротное слово.

— Да. — коротко ответил Эрик.

— С каких пор?

— С тех же, что и ты, — с самого начала.

Лялька издала странный звук — будто вынырнула на поверхность моря после затяжного пребывания под водой.

— Так какого же черта?!.. — Она захлебнулась словами и начала снова, — Почему ты?!!.. — слов не хватило опять, и она замолчала в беспомощной ярости.

Прежде, чем ответить, Эрик помолчал.

— Сначала я боялся, что ты меня оттолкнешь. Потом думал, что еще успею … А когда понял, что отмечен, — не хотел тащить тебя за собой.

Он взял лялькину ладонь и приложил к своей щеке. Вздрогнув, Лялька вырвала руку.

— Как ты смел?… — спросила она страшным шепотом, — Как ты смел так со мной поступить?… — она привстала на локте, и ее распущенные волосы буйным ореолом заметались на фоне окна. — Из-за твоего идиотизма у меня не осталось теперь ничего … ни воспоминаний, ни ощущений, ни детей!.. — Она упала на подушку и закрыла лицо руками.

Потревоженный шумом Кот вылез из-под одеяла, спрыгнул с кровати и бесшумно растворился во тьме.

— Лялька! — позвал Эрик.

Ответом были всхлипывания.

— Я ничего не мог сделать.

— А спать с этой толстомясой развратной сукой ты мог? — Лялька отбросила одеяло и села на постели по-турецки, — Знаешь, сколько я мучилась из-за твоих баб? — она яростно натянула на колени подол ночной сорочки.

— Я … — Эрик поискал подходящее слово, но не нашел, — … не связывался с тобой ради твоего же собственного блага!.. — он почувствовал, что объяснения бессильны, — И, кстати, ты тоже не святая — вспомни хоть проходимца Петровского или этого … как там его?… Пападжианопулоса …

— Петровский не был проходимцем! — лялькина сорочка распахнулась, обнажив ложбинку между ее грудей. — Если хочешь знать, Петровский был …

— Перестань. — тихо сказал Эрик, садясь на постели. — Нам просто не повезло …

Несколько секунд Лялька молча смотрела на него, потом протянула руку и погладила по плечу … потом по щеке … потом обхватила за шею … Эрик обнял ее за талию — и удивился, насколько та оказалась тонкой. Сердце его заколотилось в горле, дыхание перехватило. Теплое и податливое тело Ляльки покорно таяло под его руками, пушистые волосы щекотали лицо и плечи. На какое-то мгновение он почувствовал себя ее полным и нераздельным властелином … нет, властелином целого мира! — огромного, удивительного и прекрасного мира, состоявшего из двух ранее независимых, а теперь слившихся, половин.

На какое-то мгновение Эрику показалось, что у них еще остался шанс к спасению.

Нижеследующим «пессимистическим эпилогом» оканчивался первоначальный вариант «1985». Как мне казалось, такая концовка логично вытекала из хода действия.

Пессимистический эпилог

Эрик провел на квартире родственников Мишки Бабошина восемь дней — ел, пил, спал и читал книжки. Ляльке приходить туда было опасно — так как она могла, несмотря на все ухищрения, привести за собой «хвост». Они провели вместе лишь последнюю ночь перед его уходом, во время которой Лялька постаралась забеременеть — и добилась заслуженного успеха. Они договорились, что Эрик напишет ей через год — до востребования, на Центральный телеграф.

Родившийся у Ляльки ребенок оказался мальчиком. Она хотела назвать его Эриком — однако не смогла переубедить чиновника ЗАГСа, справедливо утверждавшего, что это противоречит недавно вышедшему закону о принудительном присвоении детских имен согласно национальности матери. В результате, ребенка назвали Николаем, а в графе «отец» — несмотря на грандиозный скандал, учиненный Тоней Бабошиной, — был указан Мишка (эту хитроумную комбинацию и придумавший).

К сожалению, письма от Эрика Лялька не дождалась, ибо через одиннадцать месяцев после вышеописанных событий была арестована по стандартному обвинению в антикоммунистической пропаганде. (Истинной причиной ареста, скорее всего, являлась пощечина, данная ею комсомольскому секретарю Пьеру Костоглодову в ответ на какое-то скабрезное замечание… Костоглодов оказался намного опаснее, чем подобало такому идиоту.) В течении первых трех суток, проведенных в Лефортовской башне, Лялька была трижды изнасилована охранниками — а на четвертый день, когда ее вели на допрос, исхитрилась выброситься из окна 87-го этажа. Недосмотревший за ней конвоир был разжалован из сержантов в ефрейторы.