Хадамаха, Брат Медведя - Илона Волынская

– Я не стыжусь, что я медведь! – обиженно пробормотал Хадамаха.

– Да никто тебя и не стыдит, медведь ты здоровенный! – досадливо тряхнула косами девчонка. – Ты просто слушай, что я говорю, а когда время придет – вспомни! Нет, а я еще думала, что это с остальными тремя трудно! – куда-то в пространство пожаловалась она.

– Я не хочу, чтоб тебе было трудно, я хочу, чтоб тебе было легко и весело, – серьезно сказал Хадамаха. – Ты только скажи – я для тебя что угодно сделаю!

– Все вы обещаете… сестрицу Хотал-экву с неба за ноги стянуть, – выпятила губу девчонка. – Ладно, иди уже… – она махнула рукой.

Черная вода вокруг Хадамахи зашевелилась, и кусок ее оторвался от потока, как кусок меха от лоскутного одеяла. Неспешно двинулся против течения, унося мальчишку на себе. Хадамаха немедленно обернулся.

– Мы еще увидимся? – приложив руки лодочкой ко рту, прокричал он, но девчонка не ответила, а только махнула рукой еще раз, и его слепленный из воды плот понесся быстрее. Но Хадамаха все равно оглядывался, пока ее стройная фигурка не растаяла в туманной мгле над рекой.

Хлюпая и пришлепывая, водный лоскуток остановился у сплошной туманной стены берега и нетерпеливо пошевелился под ногами, напоминая, что пора бы и сойти. Но прежде чем шагнуть в клубящуюся серую мглу, Хадамаха стянул с себя куртку и тщательно изучил. Его драная куртка не срослась каким-то неведомым шаманским способом! Она просто была прошита по всем швам такими мелкими да аккуратными стежками, какими даже мама, да что там, даже соседка кожевница и та шить не умела! И штаны ему перекроили да по фигуре подогнали – тут убрали, там подставили, – поднимая ногу, убедился он.

– Еще и хозяйка хорошая, – пробормотал Хадамаха, шагая с поверхности Великой реки в туманную мглу междумирья и пропадая в ее серых клубах.

– Ах! – над неспешным темным течением пронесся мечтательный девичий вздох.

– Вот теперь-то я вас поймал! Не уйдете! А ты не брыкайся, не то полосну! Я с тобой за свою поротую спину давно поквитаться хочу! – торжествующий Пыу сильнее заломил Аякчан руку за спину и плотно прижал нож к натянувшейся коже на горле. – Всем стоять, вы арестованы!

Хакмар, застывший в боевой стойке с обнаженным клинком в руке, только заскрежетал зубами. Как бы быстро он ни нанес удар, этот щуплый крысюк все равно успеет полоснуть по испуганно бьющейся под лезвием тонкой голубой жилке на шее девочки.

– Мы арестованные, – истово кивая, подтвердил Донгар. – Давно уже арестованные. Нас мальчик-стражник арестовал, Хадамаха, однако. В караулку посадил, мы сидим, тихо сидим, никого не трогаем… – его голос постепенно начал наполняться угрозой.

– В храме вы должны сидеть, там разберутся, кто вы такие! – взвизгнул Пыу. – А на Хадамаху я плевал!

– Зря. Я этого не люблю, – обстоятельно сообщил Хадамаха, выступая за спиной у Пыу из распахнувшейся серой мглы. И шарахнул кулаком по просвечивающей сквозь редкие волосенки лысине.

Глаза Пыу закатились. Хадамаха аккуратно вынул из руки оседающего стражника нож. Шипя, как кошка, Аякчан отпрыгнула в сторону.

– Аечка! – Хакмар кинулся к ней, но она только пихнула его локтем в грудь.

– Что ты теперь-то кидаешься? – потирая оцарапанное горло, злобно прошипела она. – Раньше кидаться надо было, а теперь меня уже Хадамаха спас! – и одарила мальчишку из-под старательно трепещущих ресниц взглядом, нежным, как пух, и горячим, как разогретый чувал.

Взгляд, которым его уприветил Хакмар, скорее напоминал скинутый на голову каменный мяч. И только Донгар был далек от всего этого.

– Где ты был? – расплываясь в радостной улыбке, выпалил черный шаман. – Я думал, потерял тебя на Великой реке, хотел обратно возвращаться, а тут этот… – он кивнул на беспамятного Пыу. – Вовремя ты, однако! – восторженно воскликнул он.

– Девчонка одна задержала, – слегка смущенный его искренней радостью, ответил Хадамаха. – Косы такие… рыжие с золотом. Может, знаете?

Повисшая в караулке тишина заставила его быстро оглядеться по сторонам. Умгум. Судя по физиономиям Хакмара и Аякчан – смеси удивления, легкой насмешки и полнейшей покорности судьбе, – что-то с его новой знакомой было не так.

– Знаем, однако, – после недолгой паузы вздохнул Донгар. – Калтащ это. Калтащ-эква. Мать Умай-земля.

Умгум. Теперь уже настало время Хадамахе задуматься. Мог бы и сам догадаться. Она же хозяйку солнца Хотал-экву сестрой звала! Ну и ладно. Какие-то недостатки у девчонки должны быть. Он ведь и сам – не сокровище Храма.

– Значит, Калтащ ее зовут. Я-то и не спросил, – удовлетворенно и в то же время слегка виновато сказал он.

Остальные трое уставились на него совершенно дико. А что он такого сказал?

– Надо вас убрать отсюда, пока этот не очнулся и храмовниц не навел. – Хадамаха подхватил бесчувственного Пыу под мышки. Может, в камеру его запереть? Ну да, а Пыу потом Хадамаху и обвинит – у кого еще, кроме стражника, могли быть ключи от камеры? И Хадамаха просто ограничился тем, что закатил щуплую тушку десятника под стол.

– Ты его еще аракой облей, – безошибочно тыча пальцем в сваленные у стены бурдюки конфискованной хмельной араки, предложила голубоволосая. – Тогда все решат, что он просто пьян!

Хадамаха аж вздрогнул и уставился на нее. С чем, с чем, а с дисциплиной в храмовой страже нормально: стражника, который на службе напился и под столом валялся, ничего хорошего не ждало. И голубоволосой это наверняка известно!

– А я и не говорила никогда, что я хорошая девочка, – правильно истолковав его взгляд, невозмутимо сообщила Аякчан.

Хадамаха еще мгновение подумал… и ухватился за бурдюк. На губах его играла неопределенная улыбка. Он отлично сознавал, что поступает подло, но почему-то нисколько этого не стыдился. Наоборот, когда остро пахнущая белая жидкость хлюпнула Пыу на физиономию, почувствовал себя довольным, как никогда!

– Уходим, – бросая бурдюк рядом с Пыу, скомандовал он.

– Значит, поверил ты нам, мальчик-стражник! – радостно вскричал Черный, хватая свой бубен.

– Ничему я не поверил, – отрезал Хадамаха. – Вы у меня как были, так и есть на подозрении. – Он двинулся к выходу, не проверяя, следуют за ним или нет. Куда они денутся. – И никакой храм я вам разрушить не позволю! – буркнул парень, когда покрасневшая от ярости Аякчан поравнялась с ним. – Дурость какая! Вон, дворец верховных рушили – чуть не полгорода разнесли! – уже тише добавил он, останавливаясь на пороге караулки и внимательно оглядывая переулок. Даже здесь на тротуарах валялись куски битого льда.

– Надо было оставить все как есть – черную женщину, чэк-най? – на ходу заматывая еще мокрые и пахнущие черной водой волосы, едко поинтересовалась Аякчан. И голос у нее дрогнул от обиды.