Ящер-2 - Эрик Гарсия

— У вас тут… мило, — сказал я, когда грузовик въехал в самый центр лагеря, подняв облако пыли, из-за которой ужасно заболели глаза и я закашлялся.

— Да, у нас все по-простому, — ответил Сэмюель. — Приближено к тому, как мы должны были бы жить.

— Ага. То есть ты хочешь сказать, без домов вообще и без «хаммеров» в частности.

— …Да.

Полагаю, в конце концов Сэмюель меня возненавидит. Ну, в этом не было бы ничего необычного.

Мы повыпрыгивали из машин, и Сэмюель отвел нас с Эрни к самой большой хижине. Деревянные двери даже не скрипели, они просто жаловались на жизнь, и я вдруг понял, что тщательно изучаю стены домика, чтобы понять, надежно ли сконструировано это ветхое сооружение и не обвалится ли оно на нас в один прекрасный день. Внутри было много бамбука и высушенных пальмовых листьев, и, хотя места было вполне достаточно, чтобы приютить всех героев сериала «Остров Гиллигана», я не слишком верил, что этот так называемый дом сможет защитить нас от чего-то посильнее легкого бриза, который со свистом проносился по лагерю.

— А есть какие-нибудь другие… хм… номера? — спросил я.

— В смысле?

— Ну, что-нибудь… получше.

Сэмюель наклонил голову набок.

— Типа люкса?

Ага, наконец-то речь зашла о люксах.

— Точно. Именно это я имел в виду.

— Нет.

На полу нашего жилища были раскиданы какие-то ветки, листочки и прутики.

— А это для чего? — спросил я, поднимая одну из веток, чтобы оценить ее вес. — Привнесем природу в каждый дом?

— Это твоя кровать, — объяснил Сэмюель. Причем интонация была более рациональна, чем слова.

Я покачал головой.

— Вообще-то я типа фанат матрасов.

— Матрасы и кровати — это человеческие конструкции, изготовленные для человеческих тел, — объяснил он. — А вам нужно будет гнездо, как когда-то вашим предкам, когда они жили в естественных условиях.

Ага, теперь-то я на все сто уверен, что популярная ныне среди людей теория о том, что динозавры в процессе эволюции стали птицами и по типу тела и плотности скелета мы скорее ближе к современным птицам, чем к ящерицам и им подобным, — это полная чепуха. Более того, это ведь даже не диноцентрическая теория. Большую часть времени грязную работу за нас делают специальные палеонтологические институты, которые запускают то одну теорию, то другую, но эта «птичья» концепция целиком и полностью принадлежит людям. Не могу поверить, что Сэмюель просто бессмысленно повторяет подобный вздор.

— У вас есть два часа, — продолжил Сэмюель, — затем нам подадут ужин. Цирцея приглашает сегодня вас поужинать у нее, а затем вы присоединитесь к ней во время ринга.

Какого еще ринга? Меня так и подмывало спросить Сэмюеля, что он такое, черт побери, несет, но Эрни зациклился на гнездах:

— Ты ведь шутишь, да? Ну скажи, что за углом удобная кроватка.

Сэмюель покачал головой. Наш миссионер был вне себя от радости из-за подвернувшейся возможности прочесть проповедь язычникам.

— Все мы каждый вечер вьем гнезда и каждый день разбираем их. Так делали наши предки, и это часть нашего естественного образа жизни.

И тут, словно по сигналу, наши соседи по хижине хором заохали, заахали, как это было сегодня днем, и наперегонки рванули, чтобы отхватить себе самую лучшую кучку прутьев. Мимо пробежала пара компсогнатов, из их пастей вырвались слова на каком-то незнакомом мне языке. Я пообещал себе, что, где бы они ни решили устроить себе гнездышко на ночь, я буду спать как можно дальше.

Да, строительство гнезд мне удавалось даже хуже, чем, скажем, игра на трубе, что, в свою очередь, я умею делать еще хуже, чем показывать фокусы и выступать в качестве пожирателя огня. Достаточно будет сказать, что, как только я прекратил засовывать ветки одну под другую, сгибать их, пропихивать и утрамбовывать, моя «сегодняшняя» кровать больше всего напоминала кучу мусора, оставшуюся после того, как некогда могучее дерево было превращено в шестьсот стопок бумаги. Сучки, веточки, иголочки и остальные части растений торчали во всех направлениях и со знанием дела кололи меня именно туда, куда колоть не стоило.

Гнездо Эрни, разумеется, было безупречным. Это была настоящая кровать в виде слоеного пирога с безукоризненно закругленными краями, устланная внутри мягчайшей листвой, и подушка из какого-то материала, похожего на обрывки коры, которую Эрни скрепил виноградной лозой. Если все это лишь тест на уровень интеллекта, устроенный для нас прогрессистами, то уверен, дело кончится тем, что я вскоре окажусь в классе для отстающих.

— Хочешь, помогу? — спросил Эрни.

— Да ну на фиг, — ответил я. — Мне и так нравится.

Уэндл и Базз, что неудивительно, свили гнезда в одинаковой манере, сделав несколько треугольников с закругленными краями, которые они складывали друг на друга, пока не получилась перевернутая ацтекская пирамида. Все время, пока близнецы этим занимались, они не затыкались ни на минуту.

— Мне это нравится, — сказал Уэндл.

— Начало путешествия, — поддакнул Базз.

— Вы много раз практиковались? — спросил Эрни, нанося последние штрихи и украшая свое гнездо комочками пушистого хлопка.

— Да, да, — сказал Базз. — Тут мы каждый вечер делаем гнезда, а сюда приезжаем уже… ой, давно уже приезжаем.

— Насколько давно?

— Я не помню…

— Ну, хоть примерно, — сказал я. — Плюс-минус.

Базз и Уэндл посовещались друг с дружкой, пошептались, как сенатор и его адвокат, обсуждающие, воспользоваться ли им пятой поправкой,[17]и наконец выдали:

— Пять лет.

— Вы уже пять лет идете по пути прогресса? — спросил я. — Ну, действительно долго. Очень впечатляет.

Близнецы просияли от гордости, а я обрадовался, что направил разговор в нужное русло.

— Это единственно возможный образ жизни, — сказал Базз.

— И существования, — добавил Уэндл.

Я кивнул и прикрыл глаза, сделав вид, что впитываю ценную информацию. А затем как ни в чем не бывало сообщил:

— На самом деле я знал одного из ребят, который состоял в вашей группе в последние пять лет, возможно, и вы, мальчики, с ним знакомы.

— Сомневаюсь, — встрял Эрни, подыгрывая мне. — Не могут же они знать всех и каждого.

Базз несколько раз подпрыгнул на месте, его хвост тяжело хлопал по земле.

— Очень даже можем! Мы можем! Как его звали?

— Руперт, — сказал я. — Руперт Симмонс.