Желание - Елена Усачева

— Да вроде ничего, — пожал плечами Пашка, глядя по сторонам — нам надо было переходить дорогу. — Маркелова говорит, ты уезжаешь?

— Ну да. — Я не могла избавиться от ощущения, что чем-то смертельно обидела приятеля.

— Счастливо, — кивнул Колосов, удобней перехватывая пакет.

— Я обязательно позвоню тебе, когда вернусь! — заторопилась я за ним — длинноногий Колосов далеко ушел вперед.

— Не надо.

— Чего не надо? — не поняла я.

— Не надо звонить. — Пашка выдохнул облачко белесого пара.

Неприятный холодок прошелся по груди. Я остановилась. Вокруг было пасмурно и стыло. Настроение мое стремительно портилось.

— Почему?

Колосов сделал еще несколько шагов и остановился.

— Незачем.

— Ну, вдруг на тренировку соберусь, — попыталась я улыбнуться.

— Лишнее это все. — Пашка смотрел мимо меня. — Ты же сама говорила, что тебе с твоим комаром хорошо. Ну и живите.

— А ты? — Его ответ меня огорошил.

— И я буду жить. Ничего же изменить нельзя. Так зачем мне стараться, когда все решено? Сама говорила, я все порчу. Вот, больше портить не буду.

— Пашка… — Мне хотелось подойти, коснуться его плеча, погладить по голове, но он с таким гордым презрением вздергивал подбородок, что боязно было смотреть, не то что подходить.

— Не реви! Прорвемся! — усмехнулся он незнакомой какой-то взрослой улыбкой. — На свадьбу не зови, не приду. Ну чего, пойдем дальше?

Я растерянно посмотрела вокруг. Почему-то все вдруг стало неприятным и отчужденным. Стали заметны мелкие и незначительные детали, которые раньше оставались без внимания. Вот проехало подряд три синих машины; на ветке сидит стайка нахохлившихся воробьев; «зебра» пешеходного перехода стерлась, оставив от себя обглоданные кусочки; на рябине заскрипели снегири — неприятно так, противно. И неполная «зебра», и орущие птицы — все вместе рождало тревогу. Свой внутренний голос иногда надо слушать.

— Может, я в следующий раз схожу?

— Когда? — лениво спросил Пашка.

Красный свет. Ждем.

Если тринадцатая машина будет красной, развернусь и уйду.

Зеленая, зеленая, три серых, синяя, черная, белая, черная, подряд две газели, автобус. Но в последний момент между ним и газелью юркнула шустрая «Ока». Значит, последним нужно считать автобус, расписанный рекламой по самые окна. И я не могла отвести взгляда от его заднего стекла, где в подставке красовался номер «113».

— Не замирай! — подогнал меня Колосов.

Нехотя, через силу, заставила себя идти вперед. Что говорил Макс? Надо быть внимательной к деталям? Пешеходный переход закончился, впереди была дорожка, вся испещренная трещинами. В детстве у нас была игра — пройти по такой дорожке, не наступая на трещинки, иначе… Иначе пропадешь.

— Чего ты все время останавливаешься?

— Не ори на меня! — не выдержала я.

— Да кому ты нужна! — не остался в долгу Колосов. — Сходить, сказать человеку спасибо и то нормально не можешь!

Я ступила на решетку трещинок, поборов в себе чувство, что вот-вот провалюсь в преисподнюю.

— Да иду уже… — Ладно, забыли про трещинки. Вечером все будет по-другому. — Слушай, а с чего Маркелова тебе вообще про этого Мельника рассказала?

— Так, к слову пришлось. Лерка заговорила про демонов ночи да про упырей и сказала, что в городе точно вампиры есть. Спрашиваю, откуда сведения, а она мне про Мельника и выдала. Потом я решил к нему сходить. Ну, когда… — Пашка замялся.

Помню, помню, там еще приворотное зелье было, которое не успели сделать, потому что начали спасать меня.

— А откуда Лерка знает Мельника?

— Его все готы знают. Он им как-то устроил знакомство с загробным миром.

— А ты, я смотрю, тоже с духами предков ее знакомишь. Дал саблю, чтобы она почувствовала в своих руках смерть?

Пашка заметно передернул плечами. Какое-то время шагал молча, косился на меня, вздыхал.

— Саблю отдашь? — наконец выдавил из себя.

— Она в мастерской. Хочешь, попрошу Макса, чтобы вернул ее обратно в сейф? Сергачева и не заметит ничего.

Колосов остановился так резко, что я испугалась, не достанет ли он сейчас свой мачете и не пойдет ли крушить всех направо и налево.

— Маркелова сказала, что ей на дело надо. Не знал, что она собирается идти к Максу.

— Ей дал, а мне нет? — вспомнила я Пашкин отказ мне помочь.

— Ей нужнее. — Колосов не заметил моего осуждения. Он сейчас вообще ничего не замечал.

Больше мы ни о чем не говорили. Пересекли небольшой парк под названием «Липки», от дороги взяли влево, стали взбираться на холм. Там начинался музей под открытым небом. Бесконечно длинный язык дороги привел нас наверх.

Когда-то здесь располагалась крепостная стена, и холм был остатком насыпного защитного сооружения. Наверное, чтобы холм в конце концов не срыли и не построили здесь что-нибудь ультрасовременное, на него стали свозить образцы народного зодчества. А потом пошли дальше: начали создавать национальные дворы — русская изба-пятистенка соседствовала с украинской хатой, дальше шел чум удмуртов, потом белорусская хибара, немецкий аккуратненький домик. Венцом праздника архитектуры стала мельница. Старая, посеревшая от времени. На холме она смотрелась как нельзя лучше — здесь всегда был хороший ветродуй.

К мельнице все привыкли, поэтому никто ее уже и не замечал. Я ее помнила как высокое строение с вечно запертой дверью. Однажды скрипом лопастей она меня страшно напугала, поэтому на холм я предпочитала не ходить. Сейчас мельница тоже работала. Длинными руками-крыльями она перемалывала воздух, нещадно рубя его в мелкую лапшу. В голову полезли мои нехитрые знания славянской мифологии и Гоголя: черти и упыри, неизменно крутящиеся вокруг мельниц, бань и других нежилых помещений. Причем неожиданно вспомнилось, что в бане их было меньше, чем на мельнице, — нечисть вроде не любит раздетых людей, боится их, потому что голому нечего скрывать. А вот мельница или кузня для нечисти — самое место.

Почему-то Мельника я тоже представила кузнецом Вакулой — высоким, дородным и улыбчивым. В худшем случае видела давешнего старика из леса, эдакого потрепанного Деда Мороза. Но около входа нас ждал высокий, худой мужчина лет под пятьдесят с острым тонким лицом, коротко стриженными волосами, без усов и бороды, с небольшими невыразительными глазами. Он часто моргал и смотрел мимо нас, словно там стояло еще человек десять экскурсантов.

— Пришли, значит… пришли… — как-то мелко засуетился мужчина и снова заморгал.

И тут я поняла Пашку, когда тот сказал, что поначалу не поверил Мельнику. Мне тоже показалось, что этот человек мало что может. Для убедительности не хватало антуража — медитативной музыки, горящих свечей, каббалистических знаков на стенах. Из всего был только скрип мельничного колеса.