Мятежный дальнобойщик - Алексей Макеев

Лицо гостя дернулось в какой-то недоброй усмешке. Он откинулся на спинку расшатанного стула и сунул в рот спичку.

— Нет, Фрол, жить я у тебя не буду. Дело в другом. Мне нужно спрятать кое-что у тебя. До поры до времени.

— Рыжья[1] небось наковыряли, — понимающе кивнул Фролов. — Нет, с этим даже не подходи. Мне с «уголовкой» дел иметь ни к чему. Мне помереть спокойно хочется. Дома… в постели… а не на вонючей шконке в лагерном лазарете.

— Дурак, — многозначительно зашипел его гость. — А я тебе что предлагаю? Я тебе предлагаю остаток жизни прожить как белому человеку. Хочешь, так в клинике, а не хочешь, так в своем доме на берегу озера. Как душа твоя пожелает…

Костыль говорил странные слова. Они смущали Фролова, его опьяневшее сознание, но и благодаря алкоголю проникали глубоко, в самую душу.

— У тебя ведь дочь есть. Я помню, ты в зоне как-то рассказывал.

— Я?

— Ты, ты, — небрежно отмахнулся гость. — Катюхой ее зовут. Она ведь взрослая у тебя, ей жить да жить. А без денег много она наживет?

— Она знаться со мной не хочет, — пригорюнился Фролов. — Я для нее не отец…

— Два раза дурак, — убежденно проговорил Костыль. — Как увидит столько денег, она же все простит, когда и на квартиру с молодым мужем хватит, и на дорогую иномарку. Эх, какая жизнь у них начнется! Не то что у нас с тобой. А хочешь, так можно и анонимно им деньги передать. Мол, наследство, а от кого и неважно. А когда они увидят, сколько там бабла…

— Ты про какие деньги мне все талдычишь, а, Костыль? — Фролов с тоской посмотрел в глаза гостю.

— Так это же плата за услугу, понимаешь ты, дурья башка! — засмеялся Костыль. — Ты сумочку одну в тайном месте спрячь, а тебе с этой услуги десятую часть. Мне не жалко для старого кореша. Я бы и больше дал, но не все там мое, пойми. А десятая часть — это пять «лямов». Ты только спрячь, ведь никто и не узнает. Никто не видел, как я к тебе пришел, никто не увидит, как я тихонько уйду. Верняк ведь, Фрол!

— Пя-ять? — удивленно прошептал Фролов.

— Пять, пять, — похлопал его по руке Костыль. — Возьмешь, и тут же я тебе отсчитаю пачечками. Десять пачечек по сто купюр. И купюрки все красные, пятитысячные. Они много места не займут. Но сколько ты дочке сможешь на них сделать, а? Ты только придумай, где сумочку мою ценную спрятать. Может, гараж у тебя есть или сарай? А может, дача за городом?

— Погреб, — загорелся идеей внезапного обогащения Фролов. — У меня в сарае погреб. Там под ящиками, под стеллажами можно спрятать. А нет… лучше в пакет и в песок. У меня там песок в углу, я на нем, бывало, морковку и свеколку на зиму складывал. Заготовки делал.

— Молоток, Фрол! — восхитился гость. — А я думал, все, пропил мозги, а ты вон как соображаешь. Не голова, а Дом советов!

— Так, может, прямо сейчас? — с видом заговорщика спросил Фролов.

— Давай, — охотно согласился Костыль. — Только сделаем так. Чтобы нас с тобой никто не видел, ты один пойдешь в свой сарай. Я тебе вот пакет дам. — И вытащил из своей наплечной сумки пакет, весь опутанный скотчем.

Он был увесистый, что заставило Фролова с уважением взять его в руки и осторожно положить перед собой на стол. Видать, ребята ювелирный взяли. Это правильно, теперь рыжье отлежаться должно, потому как его искать будут по всем скупкам, на всех выездах из города.

— А вот это твой гонорар. — Костыль вытащил из сумки еще один пакет и стал вынимать из него пачки денег, обернутые банковской лентой. — Десять пачек по пятьсот тысяч. Ты их тоже спрячь где-нибудь в погребе до поры до времени. Нечего им дома валяться. Утрясется все маленько, потом хлоп, и подарок дочке на стол! Солидно, а?

Фролов толком не слушал гостя. Он уже и не думал о том, что не помнил этого человека, этой клички. Мысль перед смертью помириться с дочерью полностью овладела им. И не просто помириться, но еще и обеспечить ей начало семейной жизни. У Фролова аж дух захватило от свалившегося на него счастья. Теперь и умирать не так страшно. А Костыль уже стоял на ногах и подталкивал хозяина дома под локоть, торопя его сходить в погреб и спрятать богатство.

В ночном коридоре никого не было. Даже ругань улеглась у пьяниц-соседей. То ли уснули, то ли перепились, то ли ушли еще искать. Фролов, вдруг протрезвев и начав мыслить четко и правильно, как ему казалось, торопливо прошел к общей лестнице и задержался возле нее. Внизу голосов не слыхать. Надо спуститься и, не выходя на улицу, снова послушать. Может, на лавке кто сидит.

Со всеми мыслимыми и немыслимыми предосторожностями он наконец добрался до своего сарая, ютившегося в общей массе покосившихся и обветшавших деревянных и кирпичных строений чуть в сторонке от дома под старыми тополями. Тут было темно, и Фролова это устраивало. Зажимая ногами пакет, поставленный на землю, он на ощупь пытался открыть ржавый навесной замок. Сколько он его не открывал, год, два? А вот и пригодился.

Дверь пришлось не просто открывать, а приподнимать и относить в сторону, поворачивая ее на одной верхней петле. Темно, но Фролов знал каждый метр своего сарая, каждую кучу хлама в нем. И все же он пожалел, что не догадался фонарь взять, спички или свечу. Как же в погребе без огня?

Вдруг луч света небольшого фонаря лизнул стену возле открытого люка погреба, и Фролов, вздрогнув, ухватился за стену. К нему медленно подходил улыбающийся Костыль. И дверь сарая он не забыл закрыть. Хорошая дверь, фанерой изнутри обита, жалко только, что гвозди на нижней петле повыскакивали…

— Помочь тебе решил, Фрол, — заговорил Костыль, подходя к Фролову и присаживаясь рядом с погребом на корточки. — Ты же без огня пошел. Я и думаю, как он там в темноте, дай схожу, фонарь ему принесу, не упал бы.

Сомнения зашевелились в голове Фролова. Вся его жизнь была чередой лжи, хитрости, афер, краж и снова лжи. Не верил он людям, в крови у него уже недоверие к доброте. Но Костыль как будто понял его и тихо засмеялся:

— Я с тобой не полезу, а то подумаешь еще, что я хочу подглядеть, куда ты деньги спрячешь. Просто беспокоюсь, чтобы ты не покалечился. А то кто же сохранит мой клад? Ты спускайся, а я наверху покараулю.

Фролов успокоился. Это нормально, что Костыль ему не верил, что беспокоился в первую очередь за свои драгоценности. Это нормально в уголовной среде. Он взял фонарь и стал спускаться по старой проржавевшей лестнице, сваренной еще лет сорок назад прежним хозяином погреба и этого сарая. С двумя пакетами и фонариком в руках спускаться было неудобно, и в какой-то момент Фролов остановился на ступеньках, придерживаясь за лестницу лишь локтем и пытаясь перехватить руки.

И тут рядом почему-то оказалась нога в ботинке. Толчок в плечо, и Фролов, мгновенно потеряв равновесие, полетел спиной вниз. Его больное тело и мозг, пропитанный алкоголем, утратили способность группироваться, и он упал на спину, сильно ударившись головой о кирпичи, которыми была отгорожена куча песка с высохшими свекольными хвостиками.