Анук, mon amour… - Виктория Платова

– Как?

– Все мы немного шлюхи, господин Бланшар. Вы и я неисключение. Веемы немного шлюхи или хотим ими казаться время от времени. Вминуты душевных откровений… Это существенно облегчает жизнь.

– Спорный тезис… Посмотрите, может быть, вы узнаетекого-нибудь на фотографиях…

– Это… подозреваемые?

– Можно сказать и так. Смотрите внимательнее.

– Господи… Вот эта… Кристобаль!.. Ну, конечно, это он…Откуда у вас…

– Никакой он не Кристобаль, госпожа Омацу. И никакогоотношения к Испании не имеет…

– Но зачем ему…

– Он несколько лет живет в Париже. И действительно одновремя работал моделью. Это правда. Единственная правда.

– Тогда кто же он?

– То самое имя, которое вы носите в сумочке большемесяца. Ги Кутарба.

– …Это он подарил вам кольцо, Линн?

Линн хмурится, как если бы я сказал непристойность илисделал двусмысленный жест рукой; на фоне музея Орсэ (бывший вокзал, бывшийтеатр, бывший аукционный дом) это выглядит особенно впечатляюще. Бато Муш,речной трамвайчик, впечатляет гораздо меньше; скорее, он может вызватьудивление – неужели Линн решила прокатиться со мной по Сене?..

– Вы когда-нибудь видели Париж с речной глади,Кристобаль?

– Стоит посмотреть?

– Это красиво. Очень. Esta perfecto, мальчик мой, estaperfecto[20] …

Я улыбаюсь и на всякий случай киваю головой – Линн все-такисумела втиснуть испанскую фразу, ввернуть, ввинтить, воткнуть в ничего незначащий разговор. Уловить смысл фразы несложно, и я соглашаюсь на Париж сречной глади: только бы Линн не перешла на беглый испанский. Такой же беглый,как и ее друг-левак, смотавший удочки от Франко.

– Это он подарил вам кольцо, Линн? – ВечернийПариж и вправду восхитителен.

Esta perfecto.

– Он дарил мне цветы.

Цветы, эка невидаль. Для человека, который вдыхал сюжетыкниг вместе с сигаретным дымом, цветы – такая же банальность, как Париж сречной глади. В районе музея Орсэ. Esta perfecto, но уже давно стало общимместом.

– И знаете что, Кристобаль? Они никогда не вяли.Никогда. Можете себе представить?

Представить себе подоконник в квартире Линн не составляеттруда: пинцет для выщипывания бровей, высохший тюбик тонального крема, пачканеоплаченных счетов, туристические проспекты с видами Французской Полинезии(авиабилет в Полинезию так и остался невыкупленным, кожа стареющей Линн слишкомуязвима для полинезийского солнца); тюбик тонального крема… впрочем, на него яуже натыкался… и – цветочные горшки.

Много цветочных горшков с растениями. Такими же уязвимыми,как и кожа стареющей Линн, еще один повод не выкупать билет в Полинезию.

– …Они никогда не вяли.

– Удивительно.

– Это были самые обыкновенные цветы. Розы со срезаннымистеблями. Они должны были завянуть на третий день. Максимум – на четвертый. Ноони стоят до сих пор. Такие же, как тогда. Я не могу с ними расстаться.Тридцать лет я не могу с ними расстаться.

– Удивительно.

– Я боюсь их. Хотите на них посмотреть?

– Сегодня?

Розы, которые не вянут три десятилетия – если это, конечно,не мистификация со стороны Линн, – вещь и вправду удивительная. Но ненастолько, чтобы сигануть с борта Бато Муш, вплавь добраться до берега, выжатьноски и рубаху и отправиться глазеть на них.

– Не обязательно сегодня, Кристобаль. Совсемнеобязательно. Когда речь идет о тридцати годах, пара дней значения не имеет.

– Вы приглашаете меня в гости?

– Если вы не против… Я хорошо готовлю паэлью. Paellavalensiana…

Паэлья. Интересно, что такое паэлья? Судя позастенчиво-торжествующему лицу Линн, омлет по-креольски вовсе не является ееглавным кулинарным достижением. Судя по самому слову – это нечто испанское.Такое же непоправимо-испанское, как дуэнья, коррида или кастаньеты. Илифламенко, которое не нравится Мари-Кристин. Стук сбитых каблуков инакрахмаленные нижние юбки танцовщиц всегда вызывали в ней глухое раздражениесвоей этнографической прямолинейностью. А Линн вполне могла бы сойти за дуэнью.

– У вас ведь найдется еще один свободный вечер длястарой парижанки, Кристобаль?

– Конечно, Линн.

Кроме нас с Линн на палубе Бато Муш толчется с десятоктуристов-азиатов, то ли японцев, то ли корейцев. Они с ног до головы обвешаныаппаратурой: видеокамеры, легко помещающиеся в руке, профессиональные «Никоны»и «Кэноны»; дула их объективов нацелены друг на друга, реже – на анфиладумостов и залитые огнем набережные. Париж интересует азиатов лишь в контекстесебя самих, с тем же успехом можно фотографироваться на фоне кухонной плиты илинавесного шкафчика в прихожей. Приоткрытая, затянутая бумагой дверь на террасу(напольные вазы по обеим сторонам) тоже подойдет. Миниатюрная девушка – ростомнисколько не выше напольной вазы – просит меня сняться с ней. Устоять противазиатской улыбки – неопределенной, кисло-сладкой, как соус к рыбе в китайскомресторанчике, – невозможно, и я соглашаюсь. Мы будем забавно смотретьсявместе, когда пленку проявят: я почти вдвое выше девушки, ей ничего не стоит спрятатьсяпод навесом моего подбородка – от дождя, от снега, от чего угодно. Но ни дождя,ни снега не предвидится, Париж в мае – esta perfecto, Линн права. Интересно,какую историю придумает обо мне девушка? Должно быть, что-нибудьвозвышенно-романтическое, исходя из количества снимков и мизансцен, которыепридумываются по ходу, все с той же неопределенной улыбкой. Что-то такое, чтозаслуживает внимания; что-то такое, во что – по прошествии времени – поверитьлегче всего.

«Мой парижский друг», вот как будет называться эта история.В этой истории я обрасту привычками, о которых и понятия не имею, и уж точно вней никогда не будет Анук. На секунду я ловлю себя на мысли, что отдал бы все,что угодно, – лишь бы эта история оказалась правдой. Забыть об Анук навсегда,перестать думать о ней – это было бы великолепно.

Esta perfecto.

Но испугаться столь малодушной мыслишки я не успеваю, онауходит так же внезапно, как и пришла, ее заслоняет другая мысль, открывшаясямне еще в отрочестве: Анук не нужна верность, а предательства она и вовсесчастливо не заметит.

Линн ревнует меня к маленькой азиатке, верхняя пуговица наблузке явно об этом свидетельствует: Линн то расстегивает ее, то запираетнаглухо. Нет, на мистификацию Линн не способна, десятилетиями неувядающие розы иправда существуют.

«Аригато»[21], – говорит мне девушканапоследок, фотосессия закончена.