Граница горных вил - Ксения Тихомирова

Все задумчиво помолчали.

— А тебе приходилось иметь дело с людьми такого толка? — спросила Бет.

— Да сколько раз!

— В школе?

— Конечно. Как же в школе без идеологов?

— То есть они занимались твоим воспитанием?

— По крайней мере, должны были заниматься. Директор моей первой школы была прямо-таки вылитая Тамара Викторовна. Только у нас они не делали погоды. Приличные люди старались держаться от них подальше.

— А неприличные? — полюбопытствовала Кэт.

— А неприличные, конечно, спешили пополнить их ряды.

— И ты боишься, что кто-нибудь из наших ребят тоже захочет пополнить ряды этих деятелей?

— Ну, это вряд ли, — сказал я. — Просто они соприкоснутся с грязью.

— Но тебя-то эта грязь не испортила, — Бет упрямо гнула свою линию.

— Не знаю. Может, и испортила, — ответил я. — Мне же не видно.

Тут все рассмеялись. Милица посмотрела на меня с такой лучезарной улыбкой, с какой даже бабушка не смотрела. Моя бабушка все больше посматривала на меня критически или озабоченно. А Милица всех любила открыто, с избытком, без меры и разбора, и поспешила излить на меня моря сочувствия и утешения:

— Пускай попробуют свои силы! Они не пропадут, или грош им цена. Надо же детям получать жизненный опыт!

— Но ведь другие дети в вашей стране обходятся без такого опыта, — слабо, уже сдаваясь, возразил я ей. — За что же этим такое счастье?

— Наверно, это им зачем-то будет нужно, — мудро ответила Милица. — Просто так ничего не бывает.

Дон Пабло вздохнул и добавил:

— В моей стране такие люди имели несколько иной… м-м… стиль. Но суть у них, по-видимому, совпадает, различия же определяются… м-м… национальными особенностями. И я в свое время тоже страдал от общения с ними. Но это дало мне ясное представление о том, что… м-м… есть добро и зло, так сказать, на практике. У меня была возможность выбора между этой страной и внешним миром. И я сделал свой выбор вполне сознательно. Как и вы, — улыбнулся он мне.

Я посмотрел на Бет. Она кивнула и сказала:

— Да. Они должны выбрать сами. И вряд ли их испортят эти люди.

На том мы все и согласились. И Кэт, и я не стали больше спорить, хотя я видел, что на нее делегация педагогов произвела сильное впечатление. Даже сильнее, чем на меня, — я-то их видел уже сотни раз. Потрясение Кэт выразилось в том, что она без всякого усилия промолчала все совещание. Я ее понимал: затея была ее, а признавать свои ошибки Кэт очень не любила.

После этого совещания мы отправились к ребятам. Они весело паковались по своим домикам, но мгновенно прибежали к большому школьному зданию. Сигнал общего сбора подавал все тот же щит-ремень. Он много ценного умел — всего не перечислишь.

Ребята были настроены весело и добродушно. Тим, за которым все признавали старшинство (хотя реальным лидером чаще всего оказывался кто-нибудь другой), изложил общую установку:

— Поскольку они гости, мы решили их не обижать и честно играть во все игры, которые они нам предложат. То, что откровенничать с ними нельзя, мне кажется, народ понимает (все покивали: не волнуйтесь, мол, не маленькие). Мы только просим разрешения остаться при ремнях — на всякий случай (тут покивали мы). Может быть, стоит им сказать, что это наша форма?

— Давайте все оденемся в камуфляж, — предложил Дени. — Будет логично.

— Даже чересчур! — фыркнула черненькая кокетка Лора. — Хочешь — одевайся, а за других не решай!

В Лэнде девочки обычно носили, кто что хотел. В брюках и при ремнях все были лишь в городе. Но Лэнд как раз решили закрыть наглухо: ведь некому будет присматривать за его границей. Для бабушки Милицы недалеко от лагеря нашелся замечательный уютный домик — избушка с печкой, садом и вполне комфортабельным внутренним устройством. Сам лагерь поставили не так уж далеко от Лэнда, но и не так уж близко, чтобы никто из чужаков случайно не наткнулся на закрытую границу. В лесу нашли поляну на высоком берегу реки, рядом с небольшим хутором, не так давно покинутом хозяевами (они соскучились в лесу и перебрались в город). Хутор еще не одичал, так что в нем разместили педагогов и разного рода полезные вещи вроде душа и прочих «удобств». Там же соорудили что-то вроде беседки для мероприятий.

Поговорили мы еще кое о каких технических вещах, например, о том, как держать с нами связь. Ребята предложили нам не появляться в лагере.

— Как-нибудь выдержим. Это даже интересно — поуправляться с ними на свой страх и риск.

Потом меня расспросили о приезжих типах и под конец поинтересовались:

— А чего они боятся?

Я подумал и сказал:

— Наверно, кляузных бумаг. У нас их называют «телегами». Это послание начальству с описанием безобразий, сотворенных подчиненными.

— Будем иметь в виду, — задумчиво проговорил Зденек.

Мы с Бет перебрались из опустевшего Лэнда в старинный особняк на площади. Больше всего я почему-то обрадовался, когда увидел макушку деревца, весело зеленевшую над балконной решеткой. Мы сходили в университет, договорились о моей вполне щадящей нагрузке в осеннем семестре: две лекции и один семинар в неделю. Я познакомился с заведующим кафедрой и оставил где-то в недрах университета свой кандидатский диплом. Все отчего-то интересовались, как он выглядит. Саму диссертацию Бет уже показывала завкафедрой, когда уведомляла о том, что хочет заменить себя другим математиком. Завкафедрой — высокий, сухощавый, с мудрыми залысинами в почтенных сединах и проницательными серыми глазами — сначала посмотрел на меня недоверчиво, потом припомнил мою работу, поговорил о некоторых ее деталях, спросил, какие курсы я уже вел. Я стал перечислять свои нагрузки (год за годом). По ходу дела глаза у него из недоверчивых и проницательных стали азартными, руки автоматически нашарили на столе сетку часов с большим количеством пробелов и вопросов, и я почувствовал знакомую тоскливую уверенность, что мне опять не отвертеться от нечеловеческой нагрузки. Тут Бет с улыбкой поднялась из кресла, взяла меня под руку и откровенно увела, сказав на прощанье, что мы с ним, мол, еще наговоримся о математических проблемах, но без нее. (Я в самом деле начал излагать свои впечатления от «Ученых записок», читанных прошлым летом, и глаза у завкафедрой разгорелись ярким пламенем.) Совсем в дверях Бет сжалилась и пообещала отрядить на подмогу еще одного математика — но ближе к осени.

— Где ты возьмешь для него математика? — спросил я с любопытством.

— Саньку пошлю, — сказала она безмятежно. — Что ей в школе делать? Пусть учится учить. Со студентами это гораздо проще, чем с детьми.

— Не знаю. Твои дети отличались от моих студентов лишь скоростью соображения.

— Мои дети, — вздохнула Бет, — уже совсем не дети. У меня такое чувство, что детства им осталось чуть-чуть, на донышке.