Приключения капитана Коркорана - Альфред Ассолан

Между тем Коркоран заметил, что Луизон, смышленость которой и чутье были ему так хорошо известны, обнюхав тщательно немца, держалась от него подальше. Он вспомнил, что она не любила вероломных и изменников. Наконец приехали во дворец. При виде этой новой семьи все служители испускали крики ужаса, и даже Сита испугалась и, взяв на руки Раму, прислонилась к Скиндие. Ее с трудом успокоил Коркоран.

Однако против всякого ожидания один только малютка Рама нисколько не испугался. Он смело и весело подошел к Луизон и приласкал ее своей ручонкой точно, как будто он уже давно был знаком с ней. В свою очередь тигрица, нежно полизав лицо пальчика, представила ему своего сына, догадавшегося подобрать внутрь когти лап, так что мог нежно погладить руку мальчика, разыгрывая роль старшого брата, ласкающего младшего.

— Вот Луизон, узнаешь ли ты ее, Сита? — сказал Коркоран. — Сегодня я еще раз обязан ей сохранением жизни. Если бы не она, этот здоровенный верзила неизбежно растерзал бы меня. Зовут его Гарамагриф. А вот их сын, веселый и игривый, возится с Рамой, если желаешь, назовем его Мусташ? Но теперь, так как крестины окончены, пойдем ужинать.

Последствия вполне оправдали это счастливое начало. Рама и его товарищ, маленький тигренок Мусташ, сделались вскоре неразлучными друзьями. Они около Луизон и под ее надзором играли между собою. Этот надзор оказался весьма необходимым, так как Рама, плохо дисциплинированный, чувствуя себя инстинктивно сыном царя, всегда склонен был повелевать. Со своей стороны Мусташ, чувствуя себя инстинктивно сыном тигра, не желал повиноваться, так что Луизон с неимоверным трудом поддерживала между ними мир и усмиряла их.

Однако у Луизон были еще и другие причины беспокойства.

Читатели, верно, помнят, при каких условиях она два года тому назад рассталась с Коркораном. Ее уход вызвал жестокую ссору ее со Скиндией, и она еще не забыла немножко неблаговидные выходки слона против нее. С другой стороны, Гарамагриф унес в зубах кусок хвоста слона, который, в свою очередь, чуть было не убил Гарамагрифа, бросив в него громадный камень. Как отнесутся друг к другу эти двое опасных и грозных воина? Какова бы ни была власть и влияние на них Коркорана, даже он не в силах будет помешать кровавой битве между этими двумя смертельными врагами!

Если кто-либо удивится, что я в своем рассказе отвожу так много места животным, совершенно забывая о герцогах, маркизах, графах и великих князьях, которыми изрядно переполнен мир, я осмелюсь заявить, что мои герои, несмотря на то что шествуют без сопровождения труб и барабанов, не менее интересны, как парадирующие во главе блестящих полков, и их страсти более эффектны и пылки. Я пойду еще далее этого. Я скажу, например, что Скиндиа своей важной солидностью, достоинством, безмолвием, хладнокровием, невозмутимостью и необъятным хоботом, который, в сущности, есть не что иное, как несколько более удлиненный нос, имел изумительное сходство со многими из этих благородных и великих личностей, решающих судьбы царств и народов. Между тем Луизон, стройная, изящная, легкая, отважная, до такой степени преданная друзьям, могла бы послужить образцом многим высокопоставленным знатным дамам и, несомненно, имела столько же ума и здравого смысла, сколько эти дамы. Своей силой и порывистым натиском она превосходила всех начальников кавалерии как древних, так и новых времен, и если бы только она обладала даром слова, то так же мастерски умела бы командовать, как Мюрат и Блюхер.

В чем же вы меня упрекаете? Неужели мы имеем право быть настолько уверены в нашем превосходстве над всеми другими твореньями природы, что никакая другая история о животных нам не нравится, за исключением нашей собственной? Да! Смело скажу! Я предпочитаю тигра человеку! Тигр красив, силен; он воздержан и не развратен; у него мало друзей, но он их осмотрительно выбирает и не рискует изменить им или испытать на себе их измену. Он никому не льстит; любит уединение, как и все знаменитые философы; он ненавидит рабство по отношению к себе самому и никогда никого не принуждал быть у него в рабстве. Словом, это одно из самых благородных творений Бога!

О каком человеке, за исключением моего читателя, возможны были бы подобные похвалы?

Письмо Георгия Вильяма Дублефас, эсквайра, начальника тайной полиции в Калькутте, к Лорду Генри Браддок, генерал-губернатору Индостана.