Февральская сирень - Людмила Мартова

Поступить в лицей могли только мальчики, но и обезумевших родителей мальчиков хватало. Каждый год кто-нибудь в порыве отчаяния обязательно падал пред Гоголиным на колени, пытался дать взятку, ублажить его, сделать что угодно, только бы ребенок попал в сонм избранных. Но Гоголин стоял, как скала. Единственным способом попасть в лицей оставалась сдача сложнейших экзаменов. И к огромному удивлению Лельки, ее сын Максим Молодцов выдержал их с блеском.

Сейчас он учился в одиннадцатом классе, избрав специализацией биологию. Назвав его ботаником, Инна Полянская не сильно погрешила против истины. Макса не интересовало ничего, кроме учебы вообще и физиологии растений в частности. Еще три года назад он попросил купить ему на день рождения настоящий электронный микроскоп, за которым и проводил все свободное время. Физкультура была для него неизбежным злом. И естественно, что его образ субтильного интеллигентного хлюпика дополняли очки.

Именно в лицей сейчас добиралась сквозь автомобильную пробку Лелька, уже в сотый раз безуспешно набирая телефонный номер сына.

— Ну возьми же ты трубку! — в отчаянии твердила она сквозь равнодушные гудки, ввинчивающиеся в черепную коробку.

Постепенно пробка все-таки двигалась и при съезде с моста, на середине которого оказалась авария, редела. Минут через пятнадцать Лелька уже парковалась у лицея. Под знаком, запрещающим парковку, разумеется.

Она уже вылезала из машины, когда телефон зазвонил веселенькой мелодией из мультфильма про Простоквашино. Эта музычка у нее была настроена на звонки Максима.

— Сыночек, ты где? С тобой все в порядке? — закричала она в трубку.

— Мам, а с тобой? У меня сорок восемь непринятых вызовов. Ты чего? Случилось что-нибудь?

— Так почему ты трубку не берешь, охламон?!

— Да физкультура у меня, мам. Мы ж телефоны в раздевалке в сейфе оставляем в специальном. Ты что? Я ж тебе говорил. Ты звонила-то зачем?

— Узнать, все ли в порядке, — призналась Лелька.

— Ну, ты даешь, мам, — искренне поразился сын. — У меня все в порядке. И это, спасибо, что ОМОН не вызвала.

Была в их семейной биографии такая история. Второклассник Максим, вернувшись из школы, ушел в гости к соседу на восьмой этаж. Мобильников тогда в природе еще не было. То есть были, но не в Лелькиной семье, не достигшей на тот момент нужного уровня благосостояния. Поэтому, вернувшись с работы и не обнаружив сына, она сначала обегала два близлежащих квартала, а потом позвонила участковому. Он успел добраться до их квартиры как раз в тот момент, когда проголодавшийся Максим спустился с восьмого этажа на их второй и никак не мог взять в толк, из-за чего весь сыр-бор.

С тех пор, став постарше и обзаведясь мобильником, он иногда присылал матери эсэмэски следующего содержания: «Телефон садится. Если что, ОМОН не вызывай». Лелька весело смеялась над шуткой, в душе признавая, что она совершенно ненормальная мать, легко впадающая в панику.

— Мам, а ты где? — невинно осведомился сын в трубке. Что ни говори, а свою мать и то, на что она способна, он знал очень хорошо. — У лицея, да?

— У лицея, — смущенно призналась Лелька. Каждый раз, когда сын ловил ее на панических настроениях, ей становилось немножко стыдно за свое сумасшествие.

— Вот и прекрасно, — неожиданно ответил Максим, вместо того чтобы начать по обыкновению над ней издеваться. — Мам, сходи к Гоголю, а. Я все забываю тебе сказать, что надо согласие написать на мое участие во всероссийской олимпиаде. Мы в конце января в Казань уезжаем. Зайдешь?

Гоголем ученики лицея называли директора. Во-первых, потому что фамилия была подходящая, а во-вторых, потому, что он даже внешне был похож на классика русской литературы — острый нос, жидкие, прилизанные на прямой пробор волосы, закрывающие уши и спускающиеся на плечи, удлиненный пиджак, а в холодное время года еще и длинное кашемировое пальто.

Лелька Гоголина не любила. Его облик, манера поведения, тембр голоса казались ей нарочитыми и искусственными, что ли. Она признавала его несомненный талант организатора и успешный опыт педагога, уважала за несгибаемость и стойкость в проведении политики, которую он считал правильной, периодически обсуждала успехи сына и советовалась о его будущем, но вот любить не любила. Было в директоре что-то неправильное и даже отталкивающее.

— Зайду, — вздохнула она. — Получается, не зря приехала. Что ж ты мне дома-то ничего про олимпиаду не сказал, а, обалдуй?

— Да долго ж еще до нее. А сегодня Гоголь пристал, как репей, чтобы все согласие несли. Ну, то есть не все, а только те, кому восемнадцать не стукнуло. Гостиницу же заказывать надо и билеты на поезд.

— На конец января, уже? — усомнилась Лелька.

— Да не знаю я. Вот пойдешь к Гоголю и спроси, — распорядился сын. — Все, мам. У меня перемена заканчивается. А я так в спортивных трусах и стою, с тобой разговариваю.

— Ладно, иди, переодевай свои трусы, — вздохнула Лелька. — Ты из школы во сколько сегодня придешь?

— Часов в пять, у меня коллоквиум по биологии.

— Хорошо, только сразу домой. Я постараюсь пораньше приехать, мне с тобой поговорить надо.

— О чем? — моментально встревожился сын.

— Да ни о чем, о жизни. Мне тут тетя Инна страшилок всяких нарассказывала. Хочу с тобой обсудить.

— Узнаю брата Сеню. — Максим любил при случае щегольнуть подходящей цитатой из Ильфа и Петрова, имена которых большинству его сверстников были просто незнакомы. — Ой, мам. Ну, когда же ты поумнеешь-то у меня?

— Мой преклонный возраст не позволяет на это надеяться, — отшутилась Лелька. — Все, сыночек, беги, вечером поговорим.

Заперев машину, она пошла в сторону лицея. Гоголя она нашла в его кабинете.

— Добрый день, Любовь Павловна. — Приветствуя ее, директор по-птичьи склонил голову набок. Глаза за стеклами очков в тонкой круглой золотой оправе, похожих на старомодное пенсне, чуть поблескивали.

— Здравствуйте, Александр Васильевич. Заехала документы подписать, — холодно сказала Лелька. Этот человек был ей удивительно неприятен.

— Конечно-конечно. — Он закивал головой и почему-то потер свои маленькие ручки с обкусанными, как заметила Лелька, ногтями. — Приезжать, чтобы поинтересоваться успеваемостью сына, вам ни к чему. Очень у вас серьезный молодой человек растет, очень. Самостоятельный. Умница редкая. Таким сыном любая мать может гордиться.

— Ну, я все же не любая, — сухо ответила Лелька. — Давайте документы, Александр Васильевич, мне, право слово, некогда.

Минут через десять она уже была свободна и, выкинув Гоголина из головы, поехала в сторону работы, собираясь по дороге заскочить куда-нибудь перекусить.

«Вот чего я переполошилась, как курица? — размышляла она. — Сколько раз убеждала себя не впадать в панику, пока ничего не случилось. Но легче сказать, чем сделать. Да, я боюсь за своего сына, что в этом странного? Он у меня один. И кроме него, у меня в жизни никого нет. Поэтому то, что я беспокоюсь, совершенно естественно. Может, правда завести ему собаку? Взять того пса из приюта, о котором Лена утром говорила. Он уже взрослый, готовый защитник, из щенков воспитывать не надо. Благодарен, наверное, будет за то, что мы его забрали. Да и вообще. Плюс «стопятьсот» к карме, однозначно. Надо будет вечером с Максом обсудить».