Испытательный срок - Павел Нилин

После доклада был перерыв. Многие вышли в коридор поразмяться, покурить.

А Егоров продолжал сидеть в зале, боясь потерять это удобное место. Ведь уже объявили: после перерыва будет художественная часть.

Он сидел, положив локоть на спинку стула, и рассеянно оглядывал зал.

Вдруг ему кто-то замахал рукой от дверей. Кто же это может быть? Ах, да это же Зайцев!..

Егоров не сразу узнал его.

Зайцев подошел к нему. Он был в сером, излишне свободном костюме.

"Наверно, в отцовском", - подумал Егоров.

Рыжие волосы Зайцева, всегда укрытые кепкой, сейчас пылали при ярком электрическом свете. И вздернутый нос, слегка облупленный, сиял, будто чем-то намазанный. А может, и правда намазанный. Егоров, улыбнувшись, подумал, что у Зайцева, наверно, постоянный жар и от этого облупился нос. Больше не от чего - лето давно прошло.

Зайцев хлопнул Егорова по колену и сел рядом.

- Слыхал, что Курычев-то говорит? - весело спросил Зайцев. - Нужны, мол, молодые кадры, насаждать революционную законность. Даже в самом срочном порядке. А Жур, между прочим, все еще лежит в больнице, и мы из-за него должны баклуши бить. Нет, это надо поломать. Надо пойти прямо к самому Курычеву и поставить вопрос вот так: или - или...

Егоров боялся ставить вопрос вот так, как советовал Зайцев. Да и Зайцев, пожалуй, излишне горячился. Ни к кому он скорее всего не пойдет, ничего не скажет. Но Егорову все-таки понравился этот решительный тон, и он сказал:

- Для такой работы, как эта, я считаю, надо иметь особые способности, как вот у тебя. А я еще про себя не знаю...

- Ну что ты! - засмеялся Зайцев. И пожалел Егорова: - И у тебя хорошие способности будут. Если, конечно, приложишь старание... - И, не посчитавшись с тем, что они соперники - ведь все еще не ясно, кто из них остается на работе и кому придется уйти, - вынул из кармана потрепанное произведение господина Сигимицу, с которым он теперь, должно быть, не расставался. - Вот интересная книжонка, смотри. Если хочешь, ознакомься. По-моему, мировая книжонка, хотя автор явно не наш человек...

Егоров раскрыл книжку, прочитал название и сразу углубился в чтение. Но тут началась художественная часть. Зайцев ушел в задние ряды.

На подмостках появился Бармашев. Он весело, с прибаутками, объявлял артистов.

Первыми выступали какие-то молодые парни и девушки, одетые как испанцы, - в черных плащах и в широкополых шляпах. Они лихо плясали, били в бубен и пели частушки про лорда Керзона и про наши самолеты, которые мы выстроим назло всем керзонам.

Егорову это все так понравилось, что он сам стал тихонько притоптывать ногой в такт пению. И случайно прихлопнул носок сапога своего соседа, какого-то важного старичка в милицейской форме, сидевшего рядом с женой.

- Извиняюсь, - сконфузился Егоров.

- Ничего, - сказал сосед. И кивнул на подмостки. - Действительно здорово поют. И все в самую точку. В самую точку. До чего способные и политически подкованные люди...

Машинистка милиции Клеопатра Семенова, как ее объявил Бармашев, спела под аккомпанемент рояля романс "Отцвели уж давно хризантемы в саду". Потом два милиционера в форменных брюках, но без гимнастерок продемонстрировали спортивные упражнения на брусьях, старший делопроизводитель сыграл на гитаре и спел под собственный аккомпанемент "Вот вспыхнуло утро, румянятся воды, над озером быстрая чайка летит...". Уполномоченный угрозыска Воробейчик показал фокусы с картами.

Наибольший успех, однако, имел Бармашев, читавший стихи Сергея Есенина.

И это было особенно приятно Егорову. Он вспомнил, как Бармашев разучивал эти стихи в дежурке в его присутствии.

Егоров больше уже не обижался на него за то, что дежурный по городу относился к нему еще два дня назад как к неодушевленному предмету.

Внизу, в первом этаже, были накрыты столы.

Перед каждым приглашенным поставили стакан с чаем и тарелку с бутербродами, яблоками и конфетами.

Яблоки и конфеты Егоров сразу же спрятал в карман. Потом, подумав, аккуратно завернул в чистый носовой платок бутерброды с сыром и брынзой. Все это он унесет домой, племянникам и Кате.

Только бутерброды с вареньем и омулевой икрой он решил съесть сам, а то, чего доброго, измажешь икрой и вареньем карманы.

Зайцев сидел у другого конца стола и все время наклонялся к какой-то девушке с алой лентой в черных волосах.

"Хорошенькая, - подумал, глядя на нее издали, Егоров. И еще подумал: Как в песне: "Вьется алая лента игриво в волосах твоих черных, как ночь".

Зайцев оставил свою девушку и ушел ненадолго.

Потом он появился с бутылкой пива и закричал через стол, как у себя дома:

- Егоров, иди сюда!

Егоров уже допил чай и подошел.

- Пива хочешь? - спросил Зайцев. И стал наливать в стаканы сначала девушке, потом Егорову пиво. И себе налил. - Давайте чокнемся. Нет, неправильно. Вы сперва познакомьтесь.

Девушка протянула Егорову левую руку - в правой пиво - и сказала:

- Рая.

- Егоров, - сказал Егоров. И покраснел. И от смущения нахмурился. И так, нахмурившись, спросил Зайцева: - А пиво это откуда?

- Тут же еще есть один буфет - за деньги, - кивнул на дверь Зайцев. И засмеялся, облизывая губы. - Ты как будто первый раз сюда пришел.

- А я и правда первый раз, - сознался Егоров. Но если б он даже знал, что здесь продают пиво, он все равно не купил бы. На что он купит?

А Зайцев купил не только бутылку пива, но и две толстые конфеты в красивых бумажках - девушке и Егорову. От конфеты Егоров отказался.

- Это откуда девушка? - негромко поинтересовался он, отозвав Зайцева в сторону. - Тоже здешняя? Сотрудница?

- Нет, зачем! - улыбнулся Зайцев. - Это просто моя девушка. Знакомая.

- А как она сюда попала?

- Обыкновенно. Я ее провел. Взял у Бармашева билет и провел...

Егорову даже стало как-то обидно. Он стеснялся сюда идти, боялся, что его не пустят. А Зайцев не только сам прошел, но и девушку свою провел. Не побоялся.

И еще удивился Егоров, что у Зайцева уже есть своя девушка, хотя Зайцев старше Егорова всего месяца на три.

А у Егорова не было девушки, про которую бы можно было сказать, что он за ней ухаживает. Он, пожалуй бы, даже не решился пойти вот так куда-нибудь на вечер с девушкой. Ему бы совестно было, неловко.

Года два назад, когда еще был жив отец и Егоров учился в школе, ему сильно нравилась одна девочка - Аня Иващенко. Он, наверно; влюбился в нее. Конечно, влюбился. И написал ей стихи.

Он тогда еще писал стихи и мечтал стать поэтом. Но не стал. И теперь уже не станет. Сам знает, что не станет. А тогда писал. Тайно писал. Никому не показывал. Нет, показывал. Но только одному человеку - Ваньке Маничеву. Они сидели за одной партой.