Мастер собак - Олег Дивов

«Без собак нас всех давно бы съели, – думал Хунта, затаптывая сигарету и вешая оружие за спину. – Что ты еще придумаешь, когда против тебя – самое ужасное чудовище, которое только может представить человек? Извечный наш людской кошмар, от одного вида которого отнимаются руки и ноги… Как без собаки догнать его и обездвижить? Как засечь в кромешной тьме неподвижное существо, имеющее температуру окружающей среды? Как сделать еще множество необходимых вещей, требующих входа в активную зону? Ведь ни одна секунда, проведенная рядом с тварью, не проходит бесследно. Секунды эти копятся, организм борется с «энергетической усталостью» до определенного предела, а потом ты начинаешь то и дело падать в обмороки, и наваливается апатия, и, когда ты совсем загибаешься, тебя прогоняют в Лагерь отдыхать. А то и просто увозят…

И вот, чтобы ты загнулся как можно позже, у тебя есть любимая собака. Ее задача – обнаружить тварь, сбить с ног и удержать на месте, пока ты не придешь и не выстрелишь… Да, мы бережем собак. Но собаки тоже берегут нас. И я отлично понимаю, что Султану плачу по счетам Чака, который погиб, защищая меня. Скупо плачу, наверное. Маловато. Хотя так «очеловечивать» пса, как это сделал Мастер с Кармой, – номер рискованный. Но ведь у Мастера тоже есть наверняка свои долги…»

Султана Хунта не привязывал. И про наказание он действительно наврал. Султан даже успел дернуться, когда тварь на полном ходу вылетела из-за угла, – но только дернуться. Зато потом его пришлось за задние лапы вытаскивать из дыры, куда нырнула тварь головой вперед. А после, немного придя в себя и всех расставив по местам, Хунта не стал посылать никого за Мастером, державшим отдаленную точку, а пошел лично – виниться и падать в ноги. И надел на Султана ошейник, и дал поводок своему напарнику Зигмунду, которого Султан уважал настолько, насколько вообще кавказка в силах терпеть кого-то, кто ей не хозяин. Дал поводок символически, чисто подержать, а не держать, потому что Зиг дохлый и такого слона, как Султан, все равно не остановит. Но рядом сидел понурый Джареф, которому Зигмунд надрал уже черную задницу за нерасторопность, и Султан все понял, лег в сугроб и принялся валяться, потешно дрыгая лапами. И уходя за ворота, Хунта всей спиной, превратившейся вдруг в одно большое ухо, слушал «хлоп-хлоп-хлоп» отлетающего с серой шкуры снега. Пес отряхивался долго и с удовольствием, и Хунта в каком-то болезненном, спазматическом, до стона, откровении вдруг осознал, что измотан до предела. И больше всего на свете хочет сейчас оказаться дома, уткнуться жене носом в грудь и залиться горючими слезами.

«Ленка будет целовать меня в мокрые глаза, и гладить по голове, и шептать: «Саша, Сашенька, ну что ты…», и еще про то, что она рядом, она мне верит, она ради меня на все готова… А я буду думать только о том, что она чахнет на глазах, потому что охота изнашивает ее вдвое, втрое сильнее, чем меня самого. Господи, если ты есть, – подскажи: как жить дальше? И суждено ли нам всем, людям, жить вообще?..»

Хунта шел вдоль стены магазина, бухая по льду громадными башмаками с обогревом и принудительной вентиляцией, а руки его автоматически отдавали команды: эту машину сдвинуть; Петрович, стой, где стоишь; сенсы все – к бригадиру; ты, дубина, почему еще здесь? давай-давай, быстро-быстро… «Как же я устал! Чудовищно, невообразимо устал. Вот сейчас Мастеру и скажу – все, дружище, п…ц. Хватит с меня. Сколько нам осталось – лет десять? Двадцать? Пусть. Только дайте мне этот остаток прожить по-человечески. Все, я ухожу. Навсегда. Домой. К жене».

Он действительно хотел сказать это. Но получилось все наоборот. Войдя в подвал, Хунта сдвинул шлемофон на затылок, отбросил волосы со лба и вгляделся в радующую глаз картину: старинный друг Мастер и рыжая красотка Карма. Мастер внешне спокоен, а в действительности очень взволнован – он ведь слышал выстрелы. Пульсаторы трещат негромко, но в такой полосе частот, что мертвый вскочит. Или, скорее, рухнет. Вспомнив, что сегодня-то никто не рухнул, Хунта отчасти спустился с небес на землю. А заглянув Мастеру в глаза, чуть не помер со стыда. Мысли о семейной жизни ушли на второй план, на их место встала проблема дурацкого промаха по этой – такой нужной Доктору для опытов – твари, и пошло-поехало. Старший «группы Два» подсобрался, вспомнил, кто он есть такой, и думать забыл о личных проблемах.

Дожидаясь, когда Мастер решит, что Карма утихомирилась, Хунта пытался вспомнить, почему не взял с собой Султана, – и никак не мог. Возможно, оценить ситуацию ему помогли бы воспоминания о дилемме «семья-работа». Но такой дилеммы больше не существовало. В личной жизни Хунта был безупречно счастлив, а работу ценил и бросать не собирался. И он уже скучал по Султану.

– Ладно, – сказал Мастер, вставая во весь рост и поправляя сбившуюся набок портупею. – Поползли?

– Поползли, – кивнул Хунта.

– Неохота?

– Почему?!

– Да так, показалось…

Хунта только фыркнул в ответ и бодро зашагал по коридору к выходу из подвала – навстречу поземке и служебным обязанностям.

* * *

Из-за угла вышел Бенни, бригадир сенсов. Из-под мышки у него торчал обрез курковой охотничьей двустволки. Переломить ружье Бенни, конечно же, забыл.

Сенс уткнулся стволами в живот Китайцу и сказал:

– В подвале чисто. Зови технарей.

– Абрам, проверь, – сказал Китаец. – Вот отсюда заходи.

Нескладный голенастый Абрам ухватил за холку своего Шерифа, такого же высокого и костлявого, и оба они вихляющейся походкой двинулись к дыре погрузочного люка. Китаец направил в темноту ствол пульсатора.

– Я же сказал, там чисто, – вяло повторил Бенни Китайцу в спину.

Шериф сунул голову в люк, громко засопел, чихнул и попятился. Хвост его весело торчал в небо. Абрам с Китайцем переглянулись. Китаец, чертыхнувшись, включил подствольный фонарь. Абрам согнулся в три погибели и, кряхтя, полез в тоннель. Наконец он уселся на уходящую вниз ленту транспортера, развернул свой пульсатор вниз и сказал Китайцу, который свободной рукой придерживал его за воротник:

– Ну, я пошел в кино.

– Фонарь, фонарь, – напомнил Китаец.

– Склероз, – вздохнул Абрам. Он нажал кнопку, и из-под ствола вырвался яркий желтый луч. Бенни сплюнул и презрительно отвернулся. Шериф, щурясь, смотрел хозяину в затылок.

– Гоу, – сказал Китаец и отпустил руку. Абрам провалился в люк и с хрустом заскользил по транспортеру. Через несколько секунд послышался характерный звук приземления – гулкий хлопок подошв и короткий матерный возглас.

– Есть касание, – сказал Китаец удовлетворенно.

– Ну, бобслей! – глухо донеслось из тоннеля. – Шестой, я Пятый!

В левом ухе Китайца что-то зашуршало. Шериф отвернулся от люка и недоуменно посмотрел на охотника. Китаец тихо ругнулся, выдернул из уха динамик, повисший на тонком шнуре, и заорал в тоннель:

– Не берет, зараза! Фон сильный! Погоди, я спущусь!

– Не надо! – крикнули снизу. – Тут тесно очень! Со стволом хрен развернешься! Я один как-нибудь…