Русалочья история - Элла Волобуева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А спустя неделю утопила аквалангиста, сорвав маску с лица под водой и удерживая под водой, обвив руками. Этот просто оказался в ненужном месте в ненужное время.
Новости о пропавших людях участились, и моя семья связала их исчезновение с моим посвящением.
Они пришли втроем: мама, бабушка и прабабушка. Вера была занята, ей предложили стать подружкой невесты на какой-то гламурной свадьбе.
— Люди уже начинают судачить, — сказала бабушка, — восемь утопленников за лето без видимых причин. Рано или поздно нас разоблачат.
— Никто нас не разоблачит, — беспечно ответила я, — нет ни одного свидетеля.
— Пока нет, — многозначительно проговорила мама.
— Из-за тебя придется срываться и переезжать на новое место на старости лет, — проворчала прабабушка.
— Вам незачем переезжать. Всё будет хорошо.
— Вещи уже упакованы, — отрезала мама, — мы пришли лишь выяснить, готова ли ты поехать с нами, и обещаешь ли на новом месте воздержаться от своего… увлечения, или останешься и дальше резвиться здесь? Топить всех, кто косо взглянет?
— Не надо уезжать, — взмолилась я, — если на то пошло, переезжать нужно мне.
Я ляпнула, не подумав. Мне нисколько не хотелось жить в другом городе, и я была уверена, что меня отговорят. Бабушка шумно выдохнула:
— Я надеялась, что ты это предложишь. У меня тут сад, подруги. Ну, значит, решено. Два дня тебе на сборы.
Повторюсь: мне не хотелось покидать наш приморский городок, меня вынудили. Моя семья от меня отвернулась.
Четыре года я прожила на чужбине. Четыре года скиталась по разным городам. Я заводила новые знакомства, конечно же. Как назло, мне всё больше попадались мужчины с серьезными намерениями. Когда уже не надо. Создание семьи приравнивалось к отказу от моря, трудно объяснить мужу свои ночные вылазки, так что на вторые свидания я не соглашалась. И жутко скучала по семье, звонила сестре, маме два-три раза в неделю, иногда бабушке, которая, поговорив со мной, передавала трубку ворчащей прабабушке. Четыре года спустя их телефоны оказались отключенными.
Что-то стряслось, что-то ужасное. Пока я ехала домой на поезде, места себе не находила. Стук рельсов сводил с ума, еще этот специфический запах поездов…
Но, как оказалось, они всего лишь переехали. Продали свои дома и укатили, не оставив нового адреса. Или хотя бы номера телефона.
Теперь я могла остаться в нашем приморском городке. Я ждала, что они позвонят, когда купят новые сим-карты. Прошло почти полгода, прежде чем стало очевидно, что не позвонят. Даже моя семья отреклась от меня. Осознавать это невыносимо. Порой я топила людей со злости, от ярости. Так что следующие четырнадцать жертв не совсем моя вина. Но потом я решила, что, наверное, они думают, что я счастливо провожу свои дни, мотаясь по городам и нигде подолгу не задерживаясь. Я сама виновата: никогда не жаловалась, никогда не просилась назад, не проявляла признаков раскаянья. Глупая гордость не позволяла.
Нужен был скандал, нужна была публичность, чтобы вынудить моих родных приехать за мной, вызволить меня. В беде они меня не бросят. Так что я начала показательно нырять перед лодками с рыбаками, яхтами, кораблями. Ждала, когда меня, наконец, заметят и выловят.
Мимо проплывают толпы зевак, и я вглядываюсь в их лица, надеясь увидеть маму, сестру, бабушку или прабабушку. Скорее всего, они приедут вчетвером. Я скажу им, что уеду с ними, изменю внешность, перекрашу волосы, наберу вес, чтобы стать неузнаваемой. Только бы меня вызволили и забрали с собой. Стану очень осторожной. Никаких утоплений, никаких прыжков из воды под лунным светом. Заведу семью, рожу дочь, откажусь от заплывов, пока дочь не подрастет и можно будет развестись. Да и потом — только с разрешения матери. Только с сопровождением, если скажут. Под надзором, в строго отведенные часы. Я сделаю, что велят, что угодно, только бы они пришли за мной.
Виляя хвостом, я подплываю к стеклянной стене, упираюсь в нее ладонями и делаю страдальческое лицо. Меня щелкают фотоаппаратами и на телефоны несколько десятков раз. Надеюсь, хоть одна из этих фотографий попадет в прессу. Меня уже тошнит от сырой рыбы, которой меня пичкают третий месяц.