Ричард Длинные Руки - курфюрст - Гай Юлий Орловский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Даниель, старшина купеческого союза вольных городов Мальбрука, на пиру в честь свадьбы короля Барбароссы сказал мне, что торговые союзы поддерживают Барбароссу, потому что тот положил конец распрям, прижал соседей, очистил земли от нежити, и все двадцать лет его правления королевство только богатеет, а простолюдины не перестают молиться за его здоровье.
Когда мы приблизились к воротам столицы, Бобик и Зайчик привычно ринулись обгонять стадо коров и перепрыгивать через телеги. Стражи только успели повернуть головы, как мы пронеслись мимо и пропали в тесноте улочек. Вскоре распахнулась площадь, а за ней на той стороне — величественный королевский дворец, окруженный заботливо выдвинутым далеко вперед забором из толстых металлических прутьев, имитирующих копья кверху остриями.
К моему удивлению, меня узнали моментально, а я же здесь коннетабль, офицер козырнул, а стражи торопливо распахнули ворота. Арбогастр влетел на королевский двор, звонко цокая подковами, гордо и красиво пронесся по вымощенной цветными плитами дорожке к ступеням дворца.
Бобик мчался длинными прыжками рядом, собранный и настороженный, на меня косится умоляюще.
— Ну что тебе еще? — крикнул я. — Возьму-возьму, только держись, как мышь в норке!
Был соблазн въехать на коне и в зал, в прошлый раз я так и сделал, но сейчас, увы, я не в том положении…
Со всех сторон сбежались стражи, приблизиться устрашились, глядя со страхом на Адского Пса, хотя тот даже не смотрит на них, чтобы не пугать.
Я покинул седло, арбогастр посмотрел на нас двоих с укором.
— Я недолго, — заверил я, а воинам велел строго: — Кормить и холить!
Один ответил несмело:
— Знаем, ваша светлость. Я сам ему в прошлый раз гвозди носил… Жрет, как сухую солому!
— Прекрасно, — ответил я.
Ступеньки замелькали под подошвами, я влетел в первый зал, куда являются все придворные, быстро пересек и вбежал в следующий, поменьше, куда допускаются уже не все, а в третьем — вообще народу мало, только высшие лорды.
Нам с Бобиком загородил дорогу огромный и величественный церемониймейстер.
— А вы куда… Ох, простите, ваша светлость, я вас не сразу… богатым будете!
— Я стал мельче? — спросил я и, не дожидаясь ответа, поинтересовался: — Как Его Величество?
Он ответил с поклоном:
— Здоров. Сейчас ведет прием посетителей и просителей…
— Это то, — сказал я, — что мне оно. Я и есть этот самый проситель.
Он улыбнулся, давая понять, что шутку понял, наклонил голову чуть ли не к плечу.
— Если хотите поприсутствовать, я проведу вас в зал. Только как насчет собачки…
— Она очень тихая, — сказал я.
— Ну, если и останется тихой, тогда можно…
— Премного обяжете, — ответил я.
— Следуйте за мной, ваша светлость.
— Только не объявляйте, — попросил я. — Так, постоим в задних рядах.
Он сказал в нерешительности:
— Коннетаблю королевства вроде бы не совсем… однако да, как изволите. Вам Его Величество позволяет всякие вольности по старой дружбе.
— Изволю, — ответил я и слегка смягчил, добавив: — Нам так удобнее. Мы скромные.
— Наслышан…
Он сам распахнул перед нами дверь, но входить не стал, а я проскользнул, стараясь не выделяться, хотя с моим ростом это трудновато, встал позади пышно разодетых придворных, все одеты как на продажу, а пышные шляпы с веером перьев позволяют мне прятать лицо. Бобик смирно сел рядом и старался дышать как можно тише, чтоб никто не оглянулся и не заорал, увидев его клыки на уровне своего лица.
Всего четыре ряда, дальше свободное пространство в четыре-пять ярдов, это где коленопреклоненные просители излагают свои жалобы, а дальше на небольшом помосте в двух роскошных креслах восседают Барбаросса и Алевтина. За их спинами высятся очень серьезные сэр Маршалл и молодая красивая женщина, прима-фрейлина королевы.
Я подумал, что впервые вижу Алевтину рядом с королем, обычно Барбаросса принимал меня в кабинете, куда свободно вхож разве что сэр Уильям Маршалл.
Коленопреклоненный проситель путано излагал жалобу на людей сэра Карла Людвига Бёрне, что не следят за скотом, а тот забредает на их поля и тем самым наносит почти непоправимый ущерб посевам, а также чести и достоинству местного лорда…
Барбаросса, надо отдать ему должное, вот уж отец народа, не зевает, не чешется и не смотрит по сторонам, а как бы даже слушает, во всяком случае, лицо такое, отценародное. Алевтина тоже смотрит внимательно, могучая и красивая, чуть располневшая за годы со дня замужества, настоящая королева: рослая и внушающая, такая что угодно на скаку остановит.
Барбаросса в черном камзоле, на котором выгодно смотрятся огромные серебряные украшения, а массивная золотая цепь с крупным драгоценным камнем в самом низу сразу дает понять, что выше этого человека в королевстве нет никого.
Алевтина тоже в черном, но обилие серебра на платье, крупные гроздья бриллиантов, оттягивающих уши, и блистающая корона в волосах говорят о том, что о трауре нет и речи. Возможно, черное для того, чтобы было меньше работы прачкам, женщины — существа практичные, а королевы — тоже местами женщины.
Сэр Уильям время от времени отечески пробегал взглядом по рядам вельмож, иногда наклонялся к королю и что-то шептал ему на ухо. Мне показалось, что высмотрел и меня, как я ни прятался среди шляп. Во всяком случае, когда в очередной раз наклонился к королю и что-то шепнул, тот вдруг вскинул голову, в глазах появился странный блеск.
— А это кто там затаился? — произнес он зловещим голосом. — Лорды, прячьте кошельки! И своих жен тоже…
Церемониймейстер неслышно появился со мной рядом, поклонился и сказал громовым голосом:
— Коннетабль Его Величества сэр Ричард!.. Простите, Ваше Величество, но это было желание сэра Ричарда войти вот так тихо.
Придворные от меня отступили и почтительно кланяются, на лицах смятение пополам со жгучим любопытством. Кто-то все-таки вскрикнул дурным голосом, увидев смирную собачку.
Король мощно прогрохотал с трона:
— Точно что-то украсть надумал!.. Он никогда не бывает тихим. Сэр Ричард…
Я приблизился, велев Бобику сидеть, и преклонил колено.
— Ваше Величество…
Он сделал жест подняться, я встал и с предельным почтением посмотрел ему в глаза. Барбаросса выглядит сытым и довольным, тоже заметно пополнел от счастливой жизни, даже темные круги под глазами исчезли. Алевтина светится довольством и благополучием, на меня смотрит с соболезнованием, сразу женским чутьем уловив, что мне как раз хреново.
Барбаросса поднялся, огромный и массивный. Все превратились в слух, а он сказал мощно: