Золотой лук. Книга первая. Если герой приходит - Генри Лайон Олди

– Травами всего засы́пали. Благовониями…

– Лежал как живой…

Когда дедушка – конечно, дедушка, раз папа его признал! – проходил мимо меня, я и впрямь уловил аромат благовоний. Лаванда, мирра, ладан, опопанакс… У меня чуткий нос, а названиям меня обучила бабушка. Запах был приятный, можно сказать, торжественный, но я чуть не расчихался.

– …вот потому и вернулся!

– Почему – потому?

– Потому что тело не сожгли, баранья твоя башка!

– Точно! Тень из Аида шасть – и в тело…

– Тс-с-с-с! Идет!..

У всех немедленно нашлись срочные дела. Слуги порскнули во все стороны стаей испуганных воробьев. Дел и правда хватало: из кладовых тащили амфоры с вином, мед, сыр, фрукты, лепешки, прочую снедь. От запаха жарящегося мяса у меня отчаянно бурчало в животе. По этой причине я и не заметил, как дедушка вернулся: ни аромата его торжественного не учуял, ни шагов не расслышал.

Это рабы господина за стадию[8] чуют. И сразу – с глаз долой. А мне-то зачем?

– Как вы могли?! – бушевал дедушка.

Он спускался вниз по мраморным ступеням. Спускался долго, хотя ступенек было мало. На каждой дедушка топал так, что мрамор грозил пойти трещинами. Раз топал, два, десять. До десяти я считать умею.

– Три года! Три распроклятых года!

Папа с бабушкой Меропой шли за ним, как на привязи. Топать они боялись, шли тихонько. Дедушка не оборачивался. Был уверен: жена и сын следуют за ним.

– Три года! И ни одной поминальной жертвы!

Сизиф возмущался на весь двор:

– Ни единой! Издеваетесь, да?! Я вам что, вечно живой?!

На весь двор? На весь акрополь! Небось, даже в городе слышно было.

– Ни жертв, ни достойного погребения! О боги!

Дедушка воздел руки к небесам, запрокинул голову. Кажется, он и впрямь надеялся там кого-то увидеть. На всякий случай я тоже поглядел в небо. Никого, один Гелиос, да и тот уже гнал колесницу к закату. Вряд ли дедушка обращался к солнцу. Впервые я задумался над тем, что они похожи, Сизиф и Гелиос. Небо вокруг солнца цветом напоминало дедушкин хитон: пурпур с золотом, золото с пурпуром, сразу не разберешь.

Привиделось: солнце, огромное, косматое, тяжеленное – и дедушка. Уперся в солнце руками, плечами, толкает в зенит. Привиделось и сгинуло.

– Боги, за что караете?! За какие грехи вы наградили меня такой непутевой родней?! Ты, жена моя, мать моих безмозглых детей! Ты, сын мой, плоть от плоти моей! Да, я сам учил вас бережливости. Бережливости, но не жадности! На жертвах не экономят, зарубите это себе на носу!

– Но отец… – попытался было возразить мой папа.

И тут же умолк, прерван властным жестом дедушки. Сизиф встал посреди двора: живое воплощение гнева. Из укрытий за ним следили десятки глаз. Во взглядах читался ужас и отчаянное любопытство. Я тоже смотрел. Только я не прятался. Чего мне бояться? Это ж не я жертвы мертвому дедушке забыл принести, верно? То есть, я не приносил, спору нет. Только не потому что жадный или забыл. Я не знал, рано мне еще. Если с мечом упражняться рано, значит, и жертвы приносить – тоже. Так ведь?

Нет, я правда не боялся.

– О, как стыдно мне было перед Владыкой Аидом! Перед его добрейшей супругой Персефоной! Они призвали меня и спросили: «Где твои поминальные жертвы, Сизиф, сын Эола? Где подношения, где обряды? Или ты не был басилеем Эфиры? Или не остались у тебя в мире живых сыновья, жена, внуки? А может, ты не Сизиф, сын Эола? Может, ты бездомный бродяга без роду и племени? Ты, наверное, умер в придорожной канаве?»

Дедушка замолчал – трудно, небось, так долго кричать! Отдышался и продолжил:

– Что я должен был ответить Владыке и Владычице?! Что, я вас спрашиваю?! Да будь я тогда жив, я сгорел бы со стыда!

– Прости, отец! Мы погребли тебя согласно наставлениям мудрого жреца Атаноя[9]. По его словам, захоронение в толосе без сожжения – великая честь. В этом случае само погребение является величайшей жертвой…

– Где?! Где этот жрец?! Этот лжец и негодяй?! Где он?!

Бабушка Меропа потупилась:

– Он давно умер, муж мой. Но оставил свои наставления потомкам.

Бабушка не казалась испуганной или пристыженной. Это, наверное, потому, что она дочь Атланта.

– Где его богохульные наставления?! Я сожгу их!

– Отец…

– Муж мой…

– Сожгу на алтаре! Вот это и впрямь будет жертва, угодная богам!

– Мы сами, отец! – поспешил заверить папа. – Не к лицу тебе приносить погребальные жертвы самому себе. Мы все исправим! Владыка Аид и могущественная Персефона будут довольны. И ты, заверяю, тоже.

– Ага, как же! – сварливо заявил дедушка.

На миг он превратился из величественного правителя в обычного склочного старика.

– Вам, бездельникам, ничего доверить нельзя! Не для того меня отпустили из Аида, чтобы вы снова все испортили! Сам, все сам! День назначу, жертву выберу… Если и доверю вам ее принести, то только под моим присмотром!

– Как скажешь, отец.

– Как скажешь, муж мой.

– Но сейчас тебя, господин наш, ждет великий пир. Можно ли не отпраздновать твое чудесное возвращение? Я себе этого не прощу! Да и боги, полагаю, не поймут.

– Пир?

Дедушка задумался. Морщины собрались к переносице – точь-в-точь пучок молний! Молнии были черными в косом свете закатного солнца. Миг, другой – и лицо дедушки разгладилось. Хорошо, на этот раз никто в обморок не упал!

– Ты прав, сын мой. – Сизиф широко улыбнулся. – Сначала пир. Гостеприимство – закон и величайшая добродетель! А я в данном случае и гость, и хозяин. Вижу, Главк, ты не совсем безнадежен.

И он возгласил:

– Пир! Великий пир! Сизиф, сын Эола, вернулся из тьмы Аида! Приглашаю всех!

Всех? Значит, меня тоже пустят?

– Ну конечно! – рассмеялся дедушка, оборачиваясь ко мне. Оказалось, я произнес это вслух, можно сказать, выкрикнул. – Тебя, Гиппоной, в первую очередь! Сын Главка, внук Сизифа – кого и звать, если не тебя?!

Я не испугался, честно! Ну, попятился, бывает.

Это ноги мои испугались, не иначе.

А дедушка-то меня помнит, оказывается!

В мегароне[10] я до того был всего два раза. Пробирался тайком, когда папы там не было. Фрески на стенах рассматривал. Справа красавец-Зевс злыдня Тифона молниями лупит. Слева Афродита из пены морской встает. Красивая! На бабушку Меропу похожа. А на дальней стене кого только нет! Эфира-океанида указывает, где наш город возводить. В честь нее, кстати, город и назвали. Дальше сам город – не такой, как сейчас, еще только строится. Гелиос по небу на колеснице едет, вниз поглядывает. Посейдон, весь в пенной белой бороде, корабли в нашу гавань направляет. А вон там на холме…