Смерть в Персии - Аннемари Шварценбах

они не бросились с небес вниз, на нас. Но они идут дальше, тряся горбами, ступая своими голенастыми ногами, и мы встречаемся с ними в верхней точке перевала. А за ними уже открывается волшебный вид – пирамида Дамаванда.

Теперь мы всё время двигаемся в сторону Дамаванда. Пологий спуск с перевала ведет в каменное ущелье и потом в широкую долину. У нас уходит целый час на то, чтобы пересечь ее; Дамаванд в конце долины не меняется в размерах, как Луна, это гладкая пирамида, с какой стороны на него ни посмотри. Зимой он белый, неземной белизны, как облака. Сейчас, в июле, он полосатый, как зебра. Наверху можно разглядеть клубы сернистого дыма, выходящего из древнего кратера Бикни. Так назвали эту гору ассирийцы, когда записали, что новый народ «дальних мидян» расселился у ее подножия, – но они не знали о том, что когда-то она была огнедышащей. Вулкан потух три тысячи лет назад! В незапамятные времена!

Широкая котловина перед нами – это еще не долина Лар. Множество долин, с названиями и безымянные, объединяют тут свои пенистые ручьи – их истоки теряются где-то в голубых горных отрогах. На лугах, по которым мы сейчас идем, стоят лагеря кочевников. У них такие же черные шатры из козьей шерсти, как в пустынях Месопотамии, в Курдских горах, в плодородной Сирии, в Палестине; я вижу перед собой путь, по которому уже ходила – по древним странам Передней Азии… И в конце пути эта долина! Выжженная, желтая! Черные козы и желтые курдючные бараны бредут мимо, бесформенной массой, и топот тысяч семенящих копыт звучит как шум ветра. Не таков стрекот мириад кузнечиков – ты идешь по сухим соломинкам, по пергаментным крыльям и телам, по живой массе, напоминающей всепоглощающий пожар.

Мой мул оступается и падает. Попона соскальзывает, я спрыгиваю. Я что, заснула? Погонщики ругаются. Мы идем дальше…

Спустя восемь часов пути мы достигаем края котловины и подходим к ущелью, напоминающему ворота, обрамленные двумя скалами-башнями. Потом поворот, и мы видим в долине белые палатки.

Белые палатки нашего лагеря

Палатки стоят в ряд на зеленой поляне у самого берега реки. Они привезены из Индии, эти палатки еще называют «швейцарскими домиками». Они состоят из двух частей – тент от солнца натянут над внутренним помещением из утепленной желтой ткани. Таким образом, перед каждой палаткой имеется маленькая тенистая терраса, там можно сидеть по утрам с книгой или что-то писать, пока быстрая река у наших ног мирно бежит вниз по долине. Там, куда она течет, виднеется неизменная и сверкающая пирамида Дамаванда. По обе стороны долины – серые скалы, почти серебристые, – а над ними южное, не запятнанное облаками и невероятно яркое темно-синее небо.

После полудня долина становится белой от света. К пяти часам, когда мы достаем из-за палаток удочки, тени удлиняются. Вода пока что серебристая, но скоро станет черной. Пока еще приятно раздеться и залезть в воду, отдаться на волю сильного течения. Приходится хвататься руками за округлые, гладкие камни… У берега всегда дует ветер; быстро высыхаешь, одновременно чувствуешь затылком солнечный жар и зябнешь…

На другом берегу, напротив лагеря, на холме из гравия находится чайхана. Подобно нашим шале на самых высоких овечьих пастбищах у перевала Йулийир, она сложена из круглых камней и расположена под защитой склона таким образом, что крыша и склон переходят друг в друга. Тут заканчивается перевал Афийа, древняя вьючная тропа, ведущая из долины Джадж-Руд в долину Лар. Далее, огибая Дамаванд, тропа спускается в Мазандаран.

Прекрасно само звучание этого имени – Мазандаран, тропическая область у Каспийского моря. Там царят джунгли, дремучие леса, влажность, малярия. Западнее, в соседней провинции Гилан, осушают рисовые поля, а китайцы приобщают малярийных крестьян к древней чайной культуре. В маленьких приморских деревушках живут русские рыбаки, добывающие икру.

К востоку начинаются степи, пастбища пендинских и текинских туркмен – ковры красного цвета или цвета верблюжьей шерсти, ряды юрт, седельные сумки. Они разводят лошадей, осенью семилетние карапузы устраивают на этих лошадях скачки. В порту Красноводск начинается российская железная дорога, одинокая рельсовая нить, тянущаяся через степь: в Мерв, Бухару, Самарканд. А там уже недалеко и до кудрявых таджиков, что населяют свою советскую республику в горах Памира. Азия…

Из наших палаток мы наблюдаем за происходящим на другом берегу. За гору заворачивает караван мулов, до нас доносятся звон колокольчиков и крики погонщиков. Другие караваны идут вверх по долине, их видно издалека. Попадаются ослы, всадники на лошадях, иногда верблюды. Караваны, кочевники, солдаты. Солдаты с раскосыми глазами, загорелые, сидят в седлах, вытягивая вперед ноги, скачут с отпущенными поводьями. Все делают остановку у чайханы; многие остаются там на ночь.

У реки, там, где густая трава, пасутся животные, иногда они лежат на песчаных отмелях. В темноте мы видим на том берегу красный огонь: он виден через дверной проем чайханы, а внутри вокруг самовара сидят мужчины…

Воспоминания о Москве

Начало августа. Год назад я была в России. Жара, улицы Москвы раскалены, в небе – бесконечные белые облака, а над летным полем кружат самолеты, они срываются вниз и снова поднимаются, как парусники на бурных волнах. Молодежь увлечена прыжками с парашютом; парашютисты бросались в головокружительную пустоту с пяти, с шести тысяч метров, они летели в свободном падении, как брошенные с высоты камни, и при этом пели, чтобы не погибнуть от давления воздуха. Обрывки их героического пения доносились до нас. И совсем низко, на уровне серебристых шпилей радиобашен они раскрывали парашюты и медленно спускались на землю. Сколько это длилось? Несколько минут? Я видела, как они падают, ужасно медленно, а потом вдруг останавливаются и парят. Этот переход занимал доли секунды. Семнадцатилетняя работница прыгнула с трех тысяч метров и погибла. Потом ее нашли: рука намертво вцепилась в лямку комбинезона вместо троса, раскрывающего парашют. Может быть, ее объявили «народной героиней»?

Жажда подвигов подстегивала молодежь, юноши и девушки в белой форме или в промасленных робах метростроевцев заполняли улицы. До поздней ночи. В День молодежи они шли колоннами по Красной площади целых десять часов. Каждый день они толпились и перед Дворцом съездов, и в коридорах старинного особняка, чтобы увидеть выступления литераторов. Сначала Горького, потом молодых авторов. От писателей требовали книг о России, о матросах, летчиках, ученых, метростроевцах, колхозниках, еще о женщинах, школьниках, героях-парашютистах. Становилось страшно за судьбу искусства…

«Зачем вам понадобилось ехать в Персию?» – спросил меня Мальро[3]. Ему были знакомы