Катрин Карамболь - Патрик Модиано

После долгих колебаний папа выбрал-таки коричневый костюм в полоску. Сначала он надел синий, но потом передумал, решил, что это слишком строго для весеннего коктейля. Кроме того, он захватил свою воскресную мягкую шляпу и перчатки. Шевро ждал нас в грузовичке перед магазином.

– Нам в Нейи, дом 21 по бульвару Соссей.

Папа как будто отдавал приказ личному шофёру. Шевро неторопливо довёз нас до Нейи с своёй развалюхе.

Как только мы свернули на бульвар Соссей, папа попросил:

– Можете нас тут высадить, Шевро.

– Ну зачем, я довезу вас до 21-го дома…

– Я бы всё же предпочёл выйти здесь. Дальше мы прогуляемся.

Месье Шевро был откровенно удивлён. Мы вышли из грузовичка.

– Подождите нас здесь. Не перед 21-ым, а здесь, ладно? Мы на часок-другой, не больше.

– Как скажете, Карамболь, – ответил Шевро.

Мы прошли пешком до двадцать первого дома. Это был особняк посреди сада со свежеподстриженным газоном. Слева, на усыпанной гравием площадке, стояли роскошные автомобили.

Одиль ждала нас на крыльце.

– Я так боялась, что вы не придёте, – сказала она и взяла меня за руку.

– Нет, правда, я ужасно рада, что ты пришла…

Она провела нас через огромный холл и первая вошла в лифт, обитый красным бархатом.

– Неплохой лифт, – сказал папа. Надо бы и мне такой поставить между конторой и квартирой.

Папа храбрился, но я-то отлично видела, что ему не по себе. Он поправлял галстук и мял в руках шляпу.

Мы поднялись на террасу, где группами стояли гости и сновали туда-сюда слуги в белых куртках, разнося на подносах коктейли и соки. На женщинах струящиеся платья, мужчины по-спортивному подтянуты и непринуждённы. Одни стояли со стаканами в руках, другие сидели под большими полотняными зонтами. Было солнечно, дул весенний ветер, и дышалось гораздо легче, чем в центре. Детей, кроме нас с Одиль, во всей этой толпе не было.

Папа как будто опьянел: судорожно раскланивался направо и налево, всем пожимая руки и бормоча:

– Жорж Карамболь. Очень приятно. Жорж Карамболь. Очень приятно.

В конце концов, мы очутились на краю террасы, среди очень элегантных мужчин и женщин.

– Слушай внимательно, Катрин, – зашептал папа, теребя свою шляпу. – Вон тот худощавый блондин, что опирается на перила, – известный кутюрье… А тот, рядом с ним, в жокейских рейтузах – игрок в поло из Сен-Доминго… Только что с матча в Багатель… А вон та изысканная дама – бывшая жена Саши Гитри[6]… Смотри…

А говорит с ней владелец известной марки аперитивов… Реклама ещё везде в метро расклеена: «Дюбоннэ[7]– и жизнь прекрасна!»

Папа всё больше входил в раж и говорил всё быстрее.

– А этот брюнет – принц Али-хан. По крайней мере, очень похож… Это ведь принц Али-хан, Одиль?

– Да, мсье, – помявшись, ответила Одиль – видимо, чтобы его не смущать.

Папа попытался вклиниться в разговор. Его тёмно-коричневый костюм резко выделялся на фоне по-летнему светлых костюмов остальных гостей.

– Вчера вечером чуть не врезался на своём «Тальботе», – сказал кутюрье, указывая на шикарную машину внизу. – И всё равно, «Тальботы» – моя слабость.

– А моя – «Делаэ», – сказал игрок в поло. – У них на редкость слабые тормоза, чем они мне и нравятся.

Папа стиснул мне руку. Я поняла, что он собирается с духом.

– А я, – проговорил он, силясь придать голосу шутливую интонацию, – я признаю только переднеприводные. И он показал на припаркованный внизу, на углу улицы, «Ситроен».

Никто, казалось, не заметил папиной реплики. Кроме пробегавшего мимо с подносом официанта в белой курточке.

– Так у вас же её угоняют, вашу машину, – сказал он папе.

И правда, «Ситроен» тронулся и исчез за углом.

– Да нет, что вы, просто шофер поехал за сигаретами, – ответил папа и, повернувшись к группе элегантных мужчин, повторил попытку.

– Основное преимущество переднеприводных – они отлично слушаются руля, – заявил он.

Но этой фразы, как и предыдущей, никто не заметил. Папа выпил несколько коктейлей, чтобы расслабиться. Одиль не отходила от нас ни на шаг.

– Ты не могла бы представить меня своим родителям, мы ведь ещё не знакомы, – попросил папа. Она покраснела.

– Извините, просто они всё время заняты, – и она со смущённым видом повела нас сквозь толпу до другого конца террасы.

Там в окружении нескольких человек, на вид столь же элегантных, как и знаменитости, которых папа только что назвал, стояли светловолосая женщина в бледно-голубом платье и солнечных очках и набриолиненный брюнет. Одиль еле слышно обратилась к блондинке:

– Мама, познакомьтесь, пожалуйста, с месье Карамболем.

– Что-что? – рассеянно переспросила мама.

– Очень рад с вами познакомиться, – папа поклонился.

Но дама едва ли заметила его сквозь свои солнечные очки.

– Папа… Это месье Карамболь, – пролепетала Одиль, стараясь привлечь внимание темноволосого мужчины. – И Катрин Карамболь… Я вам рассказывала… моя подруга из балетной школы…

– Очень приятно, месье, – сказал папа.

– Добрый день, – отозвался отец Одиль, небрежно протягивая ему руку.

И супруги продолжили прерванный разговор с друзьями.

Папа замер в растерянности, но сдаваться не собирался.

– Мы приехали… на переднеприводной… – сказал он.

Такие фразы бросают от отчаяния, как будто сигналят, чтобы привлечь внимание.

Месье Анкорена слегка приподнял брови. Мадам Анкорена сквозь тёмные очки ничего не расслышала.

Одиль решила показать мне свою комнату, а когда мы вернулись на террасу, папа уже разговаривал там с каким-то полным усатым человеком. Говорили они на языке, которого я не понимала. Потом человек ушёл, прокрутив в воздухе пальцем, как будто набирал телефонный номер, и приложив ладонь к уху, – дескать, «созвонимся».

– Кто это? – спросила я.