Проститутка - Наталья Игоревна Гандзюк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тебе, может, скорую? У тебя что болит?
– Всё болит. Скорую не надо.
Всё однажды происходит впервые. Я впервые проснулась в комнате соседки, которая меня ненавидит и сплёвывает мне под ноги, и она оказалась милой женщиной! Возможно… если бы… то мы, возможно, были бы друзьями. Я так давно не была окружена рукотворным уютом, и теплотой, и какой-тонеземной свежестью, исходящей от старухи. Я не могла назвать свою квартиру домом, так же как и тело своё – домом для души. И как я оказалась здесь? Почему кадр сна – свет от фонаря, если это был сон, остался в сознаниикак последний? Почему я хочу подольше остаться в этой светлой комнате, обо всём забыть, почувствовать себя маленькой девочкой, у которой всё впереди.
– У тебя всё впереди, – сказала Серафима Степановна, не очень веря в то, что говорит, – только надо взяться за ум.
Как это так, взяться, Серафима Степановна не совсем понимала да и не знала, как это делается.
А я пыталась. Пыталась взяться, но у меня ничего не получалось, только подкатывала тоска волна за волной, и следующая была больше предыдущей. Она гнала меня к себе, в свой угол, в свой лес, как кошку перед смертью зовут духи, и она следует за ними. Я вошла, нет, не вошла, вползла, проникла к себе в квартиру, и у меня осталось сил ровно на один звонок.
– Игорь, здравствуйте, кажется, я умираю.
– Я понял. Еду. Диктуй адрес.
Неожиданно стало легко, как будто произошло чудо. Как будто всю вину и тяжесть души я переложила на маленького горбатого человека, который откликнулся на зов о помощи. Игорь приехал быстро. Быстро взял меня под руки, помог сесть в машину, быстро повёз куда-то за пределы города, быстро остановился: «Приехали. Выходи». И я вышла.
Серафима Степановна встретилась с доской, падающей со старой акации. Доска предназначалась не для неё, но последнее время с Серафимой Степановной происходили странные вещи, и, вероятно, к остальным странностям ангелы или демоны присовокупили и доску. Встреча состоялась на высоте роста Серафимы Степановны в районе головы, после чего та потеряла сознание.
И услышала Бога.
Земля ушла из-под ног, и она осталась висеть в воздухе. Кругом, как цветы на старых вишнёвых деревьях, сияли звёзды.
– Симочка!!! Ты любишь меня? – раздался чей-то тихий голос.
И от него по телу побежали горячие огненные ручейки и встретились в сердце. И тут же Симе захотелось всё отдать, в том числе и жизнь, отдать, чтобы не захлебнуться от счастья. Счастье било из неё фонтаном и не давало сказать, а она хотела говорить, хотела ответить! Ответить!
Михаил не совсем понимал, что происходит. В последние сутки женщины падали, как картофель из дырявого мешка. Ночью он подобрал знакомую девушку, кажется, её зовут Вика. Он не разобрался, жива она или мертва, но всё равно отнёс в подъезд по месту жительства, и вот на тебе – Сима. Она лежала под старой акацией, и красная помада на губах в темноте вечера казалась чёрной. И опять Михаил поставил под сомнение наличие жизни в теле женщины, но вдруг чёрные губы прошептали очень невнятно: «Люблю». И Михаил понял –жива! И улыбнулся доброй улыбкой, почти наполовину наполненной зубами.
– Сейчас, сейчас, – Михаил закурил и потихоньку потащил Серафиму Степановну к её подъезду.
А Сима сидела под огромным светлым тополем. Он звенел листьями и излучал доброту. Прямо через лес по дороге шла молодая женщина. Она шла неторопливым, размеренным шагом. Она была спокойная и счастливая. Она сняла с руки полную корзинку грибов и сказала:
– Смотри, Серафимочка, одни белые.
– Мама, мамочка! – шептала Серафима. –Где же ты была раньше?
–Так ты не звала. Вот позвала, я и приехала. Хорошо тут у вас! Лес, храмы, река, как будто и не город вовсе. Что за дерево чудное! – она подошла и прислонилась к белому стволу.– Как ты, Симочка?
– Я не знаю. Не знаю, куда мне дальше…
Откуда-то доносились отдалённые голоса играющих детей и лай собак.
– Вот, прожила жизнь и ничего после себя не оставила. И не понимаю, зачем жила. Не любила, не страдала, даже не болела ничем.
– А не тебе судить, деточка моя! Бывает, что человек живёт ради вдоха и выдоха. Иногда из чрева выходит не рождённым, а выкинутым, но получает всё, что нужно ему. Иногда живёт, и кажется ему, что зря, мучается, не знает зачем, а потом вдруг, за одно мгновение решается его судьба. Как заново созданный предстаёт он перед Богом. Не бывает случайной жизни. Не бывает случайной любви. Давай обниму тебя покрепче…
– Давайобниму тебя покрепче. Долго же ты ко мне шла…
Мгновение. И я упала в объятия сухонькой, почти бесплотной старушки и оказалась на небе.
Я знала точно. Это было небо. Потому что я потеряла вес тела,превратилась в воздухи почувствовала свою душу. Впервые…
–…Долго шла. Я уже решила, не придёшь.
Крохотнаяневзрачная комната, где меня обнимала женщина, была переполнена старой ветхой утварью и свежими цветами. Свет в комнату проникал из маленьких окошек, почти у потолка, и лился вниз, пересекаясь лучами. Игорь сидел на раскачивающейся табуретке,с удовольствием уминал гречневую кашу с изюмом и смотрел себе под нос, разбирая и изучая очередную партию в шахматы, которую он выписывал на длинных бумажках. Пахло лавандой, сухой травой и чем-то неописуемо тонким, не похожим на аромат духов.
– Этот запах приходит вместе с другими, – говорила женщина, – но если ты узнаешь его, то научишься различать. Ты не думай. Можно жить в абсолютной вони и различать его. Ничего сложного. Можно жить, как живётся. Живётся, моя хорошая… Это уже дар и подвиг. Но тебе пора не бояться больше. Поживёшь – хорошо. Оставишь это тело – тоже хорошо. Смотри! – и она передвинула ко мне по столу кукурузные зёрна, – собери сейчас из зёрен себя, попробуй… Разобрала, разбросала, раздала, а теперь собери. Давай, води,